Насильно твоя - Екатерина Ромеро

А может, и с «кем»? От этой мысли становится дурно. Не знаю почему. Просто мне не нравится эта идея.

Когда Волк входит в дом, то сразу же находит меня в гостиной. Я поднимаюсь с дивана, подхожу к нему. Мы не виделись несколько дней. У него щетина на лице, уставший вид, какой-то даже непривычно помятый.

— Привет.

— Здравствуй, птичка.

— Ты дома не ночевал.

— Не думаю, что это тебе как-то помешало, скорее наоборот. Отдохнула от меня.

Укор, но я отбиваюсь:

— Ты три дня дома не ночевал, Роман. Так и раньше у нас было?

— Нет. Только сейчас, — басит, говорит холодно, да и я тоже. Словно не можем подступиться друг к другу после того разговора о разводе. Острая тема, но как никогда актуальная теперь.

— Где ты ночуешь?

«И с кем» — хочется добавить, но я молчу. Стискиваю зубы.

— В офисе. В кабинете своем. Один. Если тебе интересно, — добавляет, но я лишь веду плечом. Мне нравится его такой ответ. Особенно про «один».

— Пожалуйста, не уходи на ночь. Это же твой дом.

Роман сглатывает и достает сигареты, но не закуривает. Не садится на диван. Словно спешит или не хочет находиться со мной рядом.

— Ты хотела поговорить, Илана. Я слушаю.

— Где Анечка? Я хочу ее увидеть. Очень.

Нервно перебираю пальцами одежду, боюсь, что Волк просто развернется и уйдет сейчас, но он лишь смотрит на меня, нахмурив брови.

— Поехали к ней. Куртку только надень.

Через минуту мы уже выезжаем со двора, и я в предвкушении вдыхаю морозный воздух.

Впервые за столько времени я выезжаю за территорию, и теоретически я могла бы попытаться сбежать, вот только в этом нет смысла. Я не оставлю Роману ребенка. Мне надо найти способ забрать Анечку, и тогда я сбегу.

Мысли о разводе не покидали меня все это время, и, похоже, это единственный выход, вот только не думаю, что Роман так просто отпустит меня с ребенком, потому мне просто надо сбежать.

* * *

По пути мы не говорим, Роман смотрит на дорогу, а я поглядываю на его напряженные, но в то же время очень красивые руки, строгий профиль, сильные плечи, сосредоточенные глаза. Я любила этого мужчину или нет?! Было ли что-то кроме возбуждения к нему... я не знаю.

Какая отвратительная штука память. Может хранить воспоминания десятилетиями, а может, точно ластиком, стереть все за один миг. И хорошее, и плохое, и ты, словно овощ, только моргаешь, пытаясь понять, кто твой друг, а кто самый злейший враг.

Хотела бы я, чтобы память можно было нарисовать на холсте, какие-то воспоминания восстановить, хотя бы что-то, но так нельзя, и это все чаще вводит меня в жуткую тоску и депрессию.

Мы подъезжаем к небольшому участку, и через тоненькие прутья забора я вижу кучу малышей на поляне, которые играют в снежки. Маленькие еще, года по два-три им будет. Забавные, такие смешные, в ярких разноцветных куртках и шапочках, точно птенцы.

— Это…

— Детский садик. Аня в красной шапке. Вон, видишь? Лепит снеговика.

Показывает мне, и я прилипаю к стеклу, замечая маленькую девочку с русыми волосами, которая сосредоточенно играет, держа под мышкой плюшевого зайца.

Рядом с ней няня Инна, и у меня сердце почему-то болит. Ведь это я должна быть сейчас на ее месте. Со своим маленьким ребенком. Играть с дочерью, гулять, проводить время.

Помнит ли Анечка меня спустя столько месяцев, я не знаю. А что, если нет? Если она забыла маму либо считает вот эту чужую тетю своим родным человеком?

От этой мысли слезы накатывают на глаза, и я опускаю голову. Сожаление. Как бы там у нас ни было с Волком, ребенка нашего мне жаль больше всего. Вот кто и правда пострадал во всей этой ситуации. Вот эта маленькая бусинка, которая теперь живет отдельно от мамы и отца.

— Хочешь подойти к дочери, Илана? — спрашивает Роман и осторожно берет меня за руку, вытирает враз покатившиеся по щекам слезы.

— Я… — порываюсь сказать «да», но в какой-то момент на выходе выдаю: — Нет. Я не готова. Мне так стыдно, но я ничего не знаю о собственном ребенке! — заключаю с ужасом, виновато смотря на Волка. Он коротко кивает, и мы просто уезжаем домой.

Не знаю, после этой поездки мне вроде становится лучше и одновременно накатывает безумная тоска. Что я за мать такая… лучше бы я язык жестов забыла, чем то, что любит моя дочь.

— Идем.

Волк берет меня за руку, и мы вместе проходим в детскую. Он достает одним махом все книжки, несколько альбомов с фотографиями, пододвигает ко мне два ящика с игрушками и садится на пол полубоком, опираясь головой о сложенные на коленях руки.

— Что это?— Это все принадлежит Ане. Она любит вот эти сказки. Про лисичку и царевну-лягушку. Вот этот сборник песен ей больше всего нравится. Вы часто пели вместе. Для меня. Ее любимый мультик — «Рапунцель». Анюта обожает вот эту игру с мыльными пузырями и купается вместе с уточками. Их должно быть ровно двадцать четыре штуки. Она всегда считает. У каждой свое имя даже есть. Анюта рано ложится спать и любит все розовое, а еще пони. Везде. На день рождения она ждет котенка. Белого, с голубыми глазами. Я уже заказал. Приедет, — выдает тихо, на выдохе, хотя скорее на надрыве. Роман не смотрит на меня, я вижу, как муж весь напрягся, и впервые замечаю, что Волк как будто смертельно устал.

— Ты так хорошо знаешь дочь.

— Я провел с Анютой несколько месяцев подряд. И за маму, и за папу.

— Почему тогда сейчас Аня с нянькой? С чужой женщиной?

— Потому что мне надо было работать. Я не мог разорваться между ребенком, тобой в больнице и компанией. Я вижу Анюту каждый день. Иногда по нескольку часов, когда получается.

— А я была хорошей мамой?

— Лучшей.

Оборачиваюсь к нему, встречаемся взглядами.

— Роман, я пытаюсь тебя понять. Думаю, тебе было очень сложно, когда я была в больнице, Алина Павловна тоже об этом говорила, но теперь я больше не беспомощный овощ. Ты можешь забрать Анюту домой? Я не хочу, чтобы она жила с