По следам исчезнувших - Лена Александровна Обухова
Зато прямо перед ним обнаружились две брошенные машины. Сначала Каменев рассмотрел одну, а потом заметил и вторую. Они стояли одна за другой, как будто ехали гуськом до тех пор, пока не уперлись в плотно растущие деревья.
Вот только зачем они могли сюда ехать? Вероятность того, что они сбились с пути, попутав просеку с дорогой, стремилась к нулю. Даже если по какой-то причине они хотели объехать основную дорогу, сворачивать сюда не было смысла: по карте ведь видно, что путь ведет в тупик. Если только у водителей не было карты, но это маловероятно.
Каменев внимательно осмотрел машины, заглянул через стекла внутрь, попытался подергать двери. В одной из машин задняя правая дверь оказалась закрыта не до конца, из-за чего центральный замок на ней не сработал. Это позволило ему забраться в салон и изучить его более подробно, особенно — содержимое бардачка. Правда, из интересного там нашлась только страховка, но, проверив имя ее владельца, Каменев цветасто выругался себе под нос.
Его худшие опасения подтвердились.
Глава 4
Мила глазом не успела моргнуть, как после совместного ужина, за которым отчасти продолжилось обсуждение плана грядущей работы, отчасти разговор шел обо всем на свете, участники группы молниеносно разбежались, оставив на столе коробочки из-под готовых блюд, упаковки от снеков и десертов, использованные одноразовые приборы, чайные пакетики и пустые пакетики из-под сахара. А заодно грязные чашки — единственную посуду многоразового использования.
— Эй, а ты куда? — окликнула она Родиона, покидавшего кухню последним.
Он замер у порога, на ходу доедая последнее печенье из брошенной на столе пачки, и недоуменно посмотрел на нее. Мол, а тебе какое дело, куда я иду?
— К себе. А что?
— Не хочешь помочь мне с этим? — Она картинно развела руками, указывая на оставленный командой бардак.
— С чего бы? — Родион возмущенно нахмурился. — Не-не, в уборщики я не нанимался! Я еще понимаю — перетаскать сумки. Это хотя бы мужское занятие. А вот это все, — он ткнул пальцем в загаженный стол, — женская работа. Очевидно, твоя.
— Почему это она моя? — возмутилась Мила. Она многое могла бы сказать на тему якобы мужской и женской работы, но не успела.
— Ну, ты же ассистентка, так? — ухмыльнулся гаденыш, подмигнул ей и сбежал вслед за остальными.
Мила только недовольно вздохнула, уперев руки в бока и окинув страдальческим взглядом кухню. Да, ее должность предполагала помощь широкого профиля, без конкретного списка обязанностей. То есть ее могли грузить любыми мелкими поручениями, уборкой в том числе.
«Ладно-ладно, мы еще посмотрим, кто будет смеяться последним, — утешала она себя, хотя никто вроде как и не смеялся. — Все с чего-то начинали. Когда-нибудь и я буду раздавать приказы, как Лапина…»
А пока она собрала в мусорный пакет все упаковки и использованные одноразовые предметы, составила чашки в раковину, протерла стол бумажными полотенцами, смела облезлым веником, найденным под раковиной, крошки с пола.
Тщательно помыла только одну чашку и поставила ее в шкафчик подальше, а остальные скорее ополоснула, лишь слегка протерев губкой. Хотите гарантированно чистую чашку — мойте ее сами.
Окинув кухню придирчивым взглядом, Мила решила, что та достаточно чистая, подхватила мусорный пакет и направилась к выходу. У комнаты, которую ей предстояло делить с Лапиной, притормозила, подумав, не взять ли куртку, но потом продолжила путь. Не так уж и холодно, хватит и толстовки. К тому же ей недалеко идти: всего лишь в торец здания.
Это место Лапина показала ей чуть раньше, после перекуса. Блеклая, облезлая двойная дверь, которая не запиралась, вела в небольшое пустое неотапливаемое помещение.
— Насколько я знаю, здесь раньше стояли мусорные контейнеры, но теперь мусор отсюда не вывозят, так что нам придется забрать его с собой, когда будем уезжать, — пояснила Лапина. — А пока пакеты можно складывать сюда. Здесь холодно, сильно не завоняет, а если и завоняет, то не страшно. Дверь защитит от ворон и прочих мелких животных, которых может привлечь запах, так что не разорвут и не растащат.
— Я все поняла, Мария Викторовна, — покорно заверила Мила. — Буду носить мусор сюда.
Пообещать это при солнечном свете было легко, а теперь, когда стемнело, идти одной вдоль здания оказалось не так весело. Освещение на территории лагеря то ли не работало, то ли его нужно было как-то специально включить, чего никто, конечно, не сделал. Лампочка горела только на крыльце, а дальше освещением служили лишь тусклые окна коридора. Но казалось, что сгустившийся на улице мрак буквально проглатывает свет из них.
Мила понимала, что это глупо, что они здесь одни и никого чужого здесь быть не может… точнее, не должно, но все равно боялась. Разговоры о том, что случилось с другой группой, подстегнули воображение. Оно теперь рисовало страшные картины, заставляя постоянно оглядываться и всматриваться в темноту, но та была такой густой, что казалось, будто в ней совсем ничего нет. Словно во всем мире не осталось ничего, кроме шумящих деревьев, звезд в небе и этого вытянутого двухэтажного домика.
«Мусорный отсек» Мила лишь приоткрыла, но решила, что входить в него не станет. Просто швырнула пакет в темноту и торопливо захлопнула дверь, после чего поспешила обратно. Было все-таки довольно зябко.
Однако, едва она повернула за угол, как тут же притормозила и отпрянула, прячась в тени. На крыльце кто-то был, и Миле показалось, что это режиссер Крюков. Мерзкий старикашка обожал отпускать сомнительные комплименты, а также норовил коснуться при каждой встрече. Вроде и вполне невинно: он не хватал за задницу или за грудь, только брал за руку или под руку, приобнимал за плечи, но она все равно каждый раз напрягалась, ей было неприятно. Особенно если это происходило наедине: она не знала, чего ждать от него дальше.
Мила успела мысленно задаться вопросом, что будет делать, если Крюков решит задержаться на крыльце. Ведь не просто же так он на него вышел, может, решил подышать воздухом или покурить. Ожидать, что он собрался на прогулку, определенно не стоило.
Однако Крюков ее удивил: почти сразу торопливо нырнул в темноту и спешно направился куда-то вглубь территории лагеря. Мила потеряла бы его из виду, если бы через несколько шагов он не включил фонарик.
Заинтригованная, она двинулась за ним следом. Страх перед темнотой и становившаяся по-настоящему некомфортной прохлада были забыты. Ее нос чуял скандал, предположительно, интимного характера. В конце
