Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск «По следам „Книжной Сибири“» - Альманах Российский колокол
Квинтэссенция страха
эссе
Часть первая. Одиночество Прометея
Вадим сидел над раскрытой книгой, подперев голову руками. Он уже сбился со счета, сколько тысячелетий прожил, листая страницы фолиантов, рукописей, разрозненных записок и глиняных табличек. Подходил к концу срок его девятилетнего заточения. Он прошел девять кругов ада человеческих деяний, и вскоре ему предстояло выйти в мир. Перевернув последнюю страницу последней книги, он прочел: «Всему свое время! Ты приоткрыл все завесы! Скажи свое слово!»
Он погладил длинную бороду, встал из-за стола и начал ходить взад-вперед между стеллажей с книгами, задвигая стеклянные двери, отделяющие мудрость времен от беспечной современности последнего поколения. Перед тем как выйти отсюда и надеть на себя белые одежды, он решил провести в библиотеке последнюю ночь наедине со своими мыслями.
Это был девятый, самый нижний этаж священной библиотеки. Сюда в течение веков стекались священные книги из всех уголков мира, добываемые всеми недозволенными способами. Его заточили в этом подземелье, когда он, еще совсем юным, вступил в состязание с высшим иерархом могучей церкви и поставил его в тупик своим последним вопросом. Решение Его Святейшества было одобрено высоким собранием святых отцов, прибывших со всех концов света. Старая вера рушилась, фанатиков становилось все меньше, да и обычные люди стали задавать очень много неудобных вопросов.
Они решили, что он должен стать жертвой на алтарь новой веры: только сострадание к жертве может тронуть души, поверившие в силу личной, независимой свободы воли. Ему предстояло найти идею нового учения! Если вера в беззаботную, счастливую жизнь после смерти утратила доверие, что может убедить человека прожить свою жизнь праведно и не стяжать то, что уже не лезет ни в карманы, ни в ненасытное нутро? Стяжательство стало пороком пороков, поражающим независимо от возраста, статуса и духовных обязанностей… Ребенок перестал быть святым существом, насилие над которым не подлежит искуплению. Попрана чистота женщины, ее миссия хранительницы родового кода, записанного в ее ДНК, и ее обязанность нести его дальше в соответствии с высшим законом мироздания. Все искупалось «Божьей волей». Ни один мессия не смог обуздать злую волю человека.
Дойдя до конца последнего стеллажа, Вадим остановился: перед ним в глубине коридора мерцало огромное зеркало. «Люблю большие зеркала, – подумал он, – они мистически свободны, они, как времени шкала, рассудку злому чужеродны…» Он смотрел на свое отражение во весь рост и не узнавал себя.
«Кто я? Зачем я здесь? Я потратил девять лет моей жизни только на то, чтобы узнать, как было. Почему я должен теперь решать, как будет? Я мог бы отказаться от этого… но тогда даже за всю мою жизнь я не смог бы даже приблизиться к истине, ведь эти двери открывают не для всех. Почему они выбрали меня? Я родился там, откуда все когда-то началось, но… я современный человек, и я не рвался в Прометеи… Конечно, они знали, что в моем рождении не все обычно, я «собран» из генов трех родителей. Да, теперь уже поздно: я не смогу продолжать жить, как обычные люди, потому что теперь я – ЗНАЮ! Значит, на это они и рассчитывали!»
Он разглядывал свое отражение. Разговаривал с самим собой. Ему казалось, что та часть его, за зеркалом, отвечает…
– Главное, что отличает человека от животного, – мораль! – сказало зеркало.
– Она утрачена, согласен. Какое решение я могу найти, чтобы человечество прошло эту ступень, освоило урок и смогло двигаться дальше? Почему религии предлагают счастье после смерти, почему они не дают способа жить и чувствовать себя счастливым при жизни? Они используют страх муки вечной…
– Религии избавили от этого страха… – ответил ему человек в зеркале.
– Но не стала радостней жизнь, стала радостней смерть… Религия снимает тяжесть отчаяния, а счастья это все равно не прибавляет! Смирение не убивает жажду справедливого возмездия: сердце не отпускает, а только притихает, задавленное словами… Жертвоприношение уже было искуплением, жертвами становились поочередно то люди, то звери. Все способы наказания перепробованы в веках, и даже любовь не закрыла своим покровом ребенка от насильника, от матери-убийцы… Раскаяние оправдывает зло. Горячая молитва возносится за жертву, но не спасает ее. Что должен знать человек, чтобы не причинять боль другому, не стяжать безмерно?
– Любить ближнего, как самого себя… – спорило «зеркало».
– Но полюбить себя – значит простить себе все. «Блаженная печаль самой любви, предчувствие ее неверности…» Раскаяние спасает не жертву… – горестно заключил Вадим и еще раз посмотрел на своего двойника в зеркале. Тот ничего не ответил…
Повернув обратно, он прошел между стеллажами, устроился удобно для медитации, закрыл глаза и задал свой главный вопрос.
…Он увидел себя идущим по лестнице. Впереди него шли люди. «Куда я иду? Почему я не знаю, куда я за ними приду? Не хочу идти по лестнице!» – решил он.
По краям лестницы, с двух сторон, лежали каменные глыбы. Он ступил на них, пошел вверх и наконец увидел, куда вела лестница: в конце ее, высоко вверху, горела звезда. Он отвел взгляд от звезды и почувствовал, что летит среди звезд. Приблизившись к краю своей галактики, присел на краю последней спирали, спустив ноги в бесконечность. Вселенная вращалась, как огромный водоворот, медленно и величественно. Насмотревшись на это циклопическое действо, он повернул голову к бесконечности. Пролетев еще немного, остановился около желтой планеты, и за ее краем ему открылась другая галактика… Это был «Глаз Бога» – совершенный, как Весика Писцис, вобравший в себя все смыслы законов Вселенной и человека, выверенные точными математическими пропорциями.
«Что это? Зачем мне это знать? Что я должен понять? Как я мог улететь так далеко? Как мог я это видеть? Мои глаза были закрыты», – подумал Вадим и очнулся.
Он сидел на полу и пытался анализировать свои видения.
В этом «святилище мысли» на каждом подземном этаже были встроены подобия окон, за которыми бежали дни и ночи так же, как наверху. Равнодушное солнце уже давно зашло за последнюю черту, отделяющую остатки дня от ночи. Оставались последние часы – священная ночь, отделявшая его от начала чего-то нового, еще никому не ведомого…
«Почему у меня такое имя? Я и “ветер”, и “символ победы”, “сеятель смуты”, и “любимый”, и “зовущий”… Скажи мне, кто я, если можешь?» – вопрошал он в пустоту.
Распластавшись на своей лежанке, он заснул и начал погружаться в новое видение.
…Он шел по широкой улице. Все вокруг было красиво и нарядно, как в праздник. По улице шли веселые люди, шалили дети. Они
