Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск им. Велимира Хлебникова. Выпуск второй - Альманах Российский колокол
– Это мой сын, его зовут Антон, – прошептала Римма. Они сидели с Гошей рядом на одной полке.
Гоша уставился на мальчика так, как будто никогда не видел детей. Антон оказался не робкого десятка, поэтому смело смотрел в глаза незнакомцу.
– Ты, пацан, почему так с матерью разговариваешь? Какой ты наглый! – Гоша продолжал изучать ребенка.
– А ты пьяный и толстый! – без доли смущения ответил Антон.
Римма заерзала на своем сиденье: атмосфера дружеской попойки была разрушена окончательно, она готова была прибить ребенка.
– Ты мне уже надоел, – заворчала она, – лучше возьми «Кириешки». – Она протянула Антону нераспечатанный пакетик.
Парнишка начал отчаянно разрывать его, но пакетик не поддавался. Тогда сидевший напротив Гоша неожиданно посадил ребенка на колено, помог ему разорвать пакетик и вдруг приник к лицу мальчика своей разгоряченной щекой, на мгновение задержавшись. Что-то шевельнулось в душе мужчины: он сам был безотцовщиной и безумно страдал от этого. Он погладил Антона по голове и предложил бодаться головами. Началась игра. Римма с Тамарой недоуменно переглянулись: они остались без собутыльника – и отправились в тамбур. А новые знакомые от души тузили друг друга и заливисто смеялись. Пассажиры не могли не заметить, как счастлив был шестилетний парнишка, неожиданно обретший друга. Гоша, купив у проходившей проводницы чупа-чупс для Антона, задумался о чем-то своем, в то время как ребенок расправлялся с подарком.
Когда от лакомства осталась только одна палочка, Антон сказал другу:
– Давай будем курить вместе!
– Давай! – ответил тот.
Мальчишка по-взрослому воткнул палочку-папиросу в рот, взял Гошу за руку, и они вместе отправились в тамбур.
Поезд подъезжал к Кургану… В пьяном купе спали все, кроме Антона, который сидел на нижней полке матери и иногда посматривал на спящего Гошу. О чем он думал?
Трубникова Татьяна
Татьяна Трубникова – кинодраматург, член Союза писателей России.
Поощрительная премия за сценарий «Игра вслепую» на конкурсе сценариев фильмов для детей и юношества 2003 г. от Фонда Ролана Быкова.
Работа в соавторстве над телесериалом «Любовь слепа» продюсерской студии 2В по романам Е. Вильмонт.
Сборник рассказов «Знаки перемен».
Роман «Танец и Слово» о любви Изадоры Дaнкан и Сергея Есенина переиздан издательством «РИПОЛ классик» в количестве 2000 экз.
Роман Татьяны Трубниковой «Танец и Слово» удостоен литературной премии им. М. Пришвина и заслужил множество положительных отзывов критиков и читателей. Интервью с писателем были опубликованы издательством «Подмосковье», журналом «Горизонты культуры» и другими изданиями.
Татьяна Трубникова – финалист многих конкурсов МГО Союза писателей России, премии «Писатель года 2016» на Проза. ру, награждена Мариинским знаком отличия II степени и двумя серебряными крестами «Во славу Божию» от МГО СП России.
Роман «Танец и Слово»
о Сергее Есенине и Изадоре Данкан
О романе
Роман – переплетение двух судеб, двух гениев – Сергея Есенина и танцовщицы Изадоры Данкан. История их любви необычна. Она подобна двум скручивающимся спиралям, крепко-накрепко спаянным роком. Что сгубило поэта – руки-лебеди, огромная, полная боли любовь к родной Руси или «ржавая мреть» в «Стране негодяев»? И все же главная сердцевина моего исследования – тайна русского Слова. Она до сих пор хранится в стенах древних монастырей, где-то в глубине России.
Изадора Данкан (Исида) – гений драматического танца. Много лжи и небылиц вокруг ее имени. Этот роман расставляет все точки над «i».
Николай Клюев говорит в романе: «Поле битвы – душа твоя, Сереженька, белая твоя душенька. Чернота вокруг вьется, сам пустил ее». «Все в моих стихах», – говорил Сергей Есенин. Потому что душу большого творца всегда стерегут ангелы и бесы. Это тоже одна из граней романа.
На мой роман множество отзывов – людей известных, с именем, и просто читателей. Многие отмечают его поэтичность, а также то, что с таким психологизмом о Есенине еще никто не писал. Работала над романом 6 лет.
Отрывки из романа
Он очень любил цветы. Любые. С самого детства они щемили сердце беззащитностью и кажущейся бессмысленностью их явления в мире. А потому казалось: они божественны. Когда был маленький, убегал к Оке. Лежал наверху поймы, окруженный высокой травой, и смотрел в небо. Может, оттого глаза его – синие? Травы окутывали пахучим и пряным ароматом тысячелистника, тимофеевки, ромашки, зверобоя, резеды… Лежал долго, бездумно, как можно только в детстве. Иногда был с книжкой. Читал все подряд. Возвращался с букетом. Бабушка, бывало, только головой качала. Потому что – снова за книжку. И зачем букет? Ведь не Троица. Вздыхала: «Дьячок в соседней деревне умом тронулся. А почему? Все книжки читал! Читать можно только полезное…» А цветы осыпаются – мусор один.
Священник, отец Иван, говорил ей: правда, что ее Сергей не такой, как все, что он Богом отмечен… Вздыхала.
Когда подрос, уводил с собой гулять на Оку младшую сестренку. Приносил обратно на руках. Всю в цветах. Придумал делать из тех, что со стеблями длинными, настоящие платья и шляпы. Народ дивился. Сестренка радовалась, резвилась…
Цветок любой подносил к глазам близко. Вдыхал аромат, а потом долго рассматривал, как диковинно он устроен…
Он любил тихость спящей избы, розовый свет на божнице, кротость ликов священных, уютного, жмурящегося на рассвет старого кота… Чтобы выскочить в росную прелесть, бежать, бежать, скользя, до реки… Вдохнуть в себя холодную голубизну и оставить ее согревать радостное, прыгающее сердце… Вода утром теплая и гладкая. Над ней дымка. Расплескать ее, растревожить, разорвать. А потом ждать, высыхая на неярком пока солнце, когда прилетит и сядет в качающийся над головой синий колокольчик пузатый шмель. Или, лежа, обирать ягоды земляники вокруг…
Подняться – и удивиться в тысячный раз виденному простору… Так удивиться, чтоб ветер синью опрокинутого в реку неба наслезил глаза…
Был он тихим мальчишкой, не задирой и не грубияном. Если случалось драться, так это когда ему говорили что-то про мать… В одно мгновенье исчезала голубизна глаз, скрываясь черным зрачком, не помня себя бросался он на кого угодно, пусть и сильнее… ходил с синяками. Бился отчаянно, очертя голову, не жалея себя ни секунды. Когда вырос, представлял себя в детстве совсем иначе. Будто всегда заводилой был всех проказ и потасовок. Сам начинал, первый. А потом и сам этому поверил… Крепко поверил, всей душой. На заре юной он любил проникновенное
