Традиции & Авангард № 2 (5) 2020 - Литературно-художественный журнал
Для него все это осталось за порогом – он помнит только, что откуда-то вернулся, что иногда у него будто бы светились глаза, хорошо помнит снайпера, незаметно поглядывающего с чердака. А главное, помнит вытеснившую все, поющую в нем струну тревоги, – так что оставалось только удивляться, почему же он не сделал этого раньше.
Листая дело, он, возможно, вспомнил бы и все остальное – и будет чудесно заново все переживать, и, сужая круги вместе со следствием, установить свои адрес, фамилию, имя – которые он, пожалуй, тоже сейчас подзабыл. Это будет славно – проследить, как ухватившись за улику, они выйдут на него – и первым делом пошлют на крышу снайпера.
Евгений снова посмотрел на часы, и в какой-то миг ему показалось, что все стало наоборот. Что это во сне он сидит и смотрит на часы, а на самом деле должен сейчас, задыхаясь, бежать вдоль своей бесконечной, белой, хорошо освещенной прожекторами стены – не об этом ли мечтал, – пытаясь понять, когда ему прыгать.
Евгений встал, подошел к окну – может, он все-таки сумеет увидеть снайпера, – и, должно быть, тот, отставив свой бесконечный кофе, именно в этот момент дал отмашку. Тут же с треском рухнула внезапно выбитая дверь, все смешалось, сон и явь, по коридору загрохотали шаги, и на мгновение все стихло. Затем почти беззвучно отворилась в его комнату дверь, разбежались по спине, почувствовав наведенный ствол, мурашки, и мягко, почти добродушно кто-то из них сказал: «Руки».
Он медленно, уверенно, почти заученно стал их поднимать – со стула за спиной мягко опадала в этот миг пижама, и в нем скукоживался, таял тот уже ненужный, вздрагивающий человечек. С безумной скоростью – куда быстрее, чем поднимались руки – его заполняло заветное, тонко трепещущее где-то в паху чувство, и будто появилась во рту горькая таблетка, и вдруг показалось, что кто-то, тенью перегнувшись из-за плеча, странно заглядывает ему в рот. Пусть впервые, он сразу узнал этот вкус и слегка обернулся. Он заметил, как предупредительно дрогнуло вверх дуло, и понял, что пора. Евгений привычно прыгнул, одним давно отточенным движением, даже не набрав воздуха в грудь, – вряд ли он будет ему теперь нужен. Его встретила загремевшая, затрещавшая пустота, и он почувствовал, что, возможно, даже слишком высоко взял установленную им перед собой планку. Евгений сразу увидел человека, тот, сощурившись, смотрел почему-то в сторону, рядом стоял недопитый кофе, и он вдруг понял, что снайпер его уже не видит – впервые за последние несколько дней.
Лидия Иргит
Лидия Иргит родилась в селе Шуй, в местечке Сайыр-Аксы Бай-Тайгинского кожууна (Республика Тыва) в 1954 году, в семье многодетного арата. Среднее образование получила в Мугур-Аксынской национальной школе. Продолжила образование в Кызылском пединституте и на Высших литературных курсах в Москве.
Первые публикации состоялись в газете «Тыванын аныяктары» («Молодежь Тувы», 1973 год). В 1981 году вышел первый сборник стихов «Озумнер» («Ростки»). Автор нескольких книг, в том числе «Дая чечээ» («Багульник»), «Серебряный родник», «Ынакшылдын ачызында» («Благодаря любви»), ряда очерков.
Редактор газеты «Ава» («Мать»). С 2017 года – директор Тувинского регионального отделения ОООП «Литературное сообщество писателей России». Живет в Кызыле.
Угер[1]
Пускай опять накрыла небо мгла,
Мне посторонней помощи не надо.
Ведь отовсюду, где б я ни была,
Я отыщу небесные плеяды.
До боли натрудив глаза свои,
Увижу – светят из вселенской стужи,
Как отсвет галактической любви,
Шесть млечных драгоценных звезд-жемчужин.
Уралу, Волге, Лене и Неве
Они горят – горят, не угасают…
Созвездием Угер в моей Туве
Ту связку звезд жемчужных величают.
«Я умирала много раз…»
Я умирала много раз,
Порой при этом улыбалась…
Завистливая колкость фраз
Шипами в сердце мне вонзалась.
Потерям потеряла счет.
Но смерть – прилежный математик —
Реестр трагический ведет —
Кредит объятий и проклятий.
Я поэтесса… И при мне,
Прошу, ни слова про кредиты.
Люблю гулянья по весне,
Хоть будни серые сердиты.
Я в жизнь по-детски влюблена,
Хоть все земное скоротечно.
Я жить в стихах своих вольна
Монгун-Тайгинскою птицей певчей.
Мне без моей Монгун-Тайги
Огромный мир и пуст, и тесен.
Не властны заглушить враги
Напев тувинских гордых песен.
Здесь первые цветы весны
Подобны вдохновенным строчкам.
В объятьях горной тишины
Они о будущем пророчат.
Подснежник – самый первый друг —
Достоин вдохновенной ласки.
Вновь по весне расцветший луг
Анютины мне строит глазки.
Когда грущу – то все цветы,
Что щедро рождены весною,
Совсем приятельски, на «ты»,
Без слов беседуют со мною.
Пощады холодов не ждут,
Ведь незнакомы с южной негой.
И героически цветут
В соседстве ледников и снега.
Они, как дети, мне даны
Моей Монгун-Тайгой в награду,
Как дуновение весны —
Цветы лирического склада.
Дух мой ведет меня
Мой путь в огромный этот мир
Лежит из замкнутого круга.
Мой дух поэта – поводырь.
И вера в лучшее – подруга.
Пусть помогает стать собой
(Других путей искать не надо)
Мне предназначенный судьбой
Тернистый путь любви и правды.
Не отгорела я дотла
И до конца не отпылала,
Хоть письма о любви рвала
И за собой мосты сжигала.
Мой путь к самой себе тернист.
И так взыскательно суровы
Мой исповедник – чистый лист —
И вечный вдохновитель – слово.
Но приведут, надеюсь я,
Меня в счастливую обитель
Советчица – душа моя —
И сердце – мой путеводитель.
Истосковавшись в тишине
И залечив былые раны,
Однажды вспомнишь обо мне
И ты, избранник долгожданный.
Пушкину преданный поэт
Посвящается классику тувинской литературы Сергею Пюрбю
Стихов твоих классическая сила
