Традиции & Авангард. №4 (11) 2021 - Литературно-художественный журнал

– Нет, спасибо! Болею! – ответила я.

Христофор спрыгнул с лестницы, а когда снова появился, в руке у него была кисть крупного черного винограда.

– Полина, возьми! – попросил он.

Марфа Кондратьевна на кухне истерически завизжала:

– Быстро вернись сюда, Христофор! Никакого ей винограда не положено! Чтобы мы – москвичи – прислуживали лимитчикам?! Никогда этого не будет! Ах ты нахалка! Вставай и топай на кухню! Никто тебе ничего не поднесет! Моего сына она заставила прислуживать! Нам и самим тут мало…

– Да не нужно мне ничего, – ответила я. – Оставьте меня в покое!

Христофор продолжал протягивать мне виноград.

– Иди на кухню, – сказала я ему. – А то мать отругает.

– Совсем она с катушек слетела, – ответил Христофор, положил около меня кисть винограда и был таков.

В доме правозащитников началось веселье: щедрый незнакомец пожертвовал Марфе Кондратьевне крупную сумму денег. Поэтому на время в доме появились продукты и дорогой алкоголь.

Тюка ввела в компьютер пароль, чтобы я не могла посидеть в интернете. Также Марфа Кондратьевна купила дополнительный навесной замок для кабинета, а ключ, который попытался выхватить у нее Лев Арнольдович, спрятала в бюстгальтер.

– Никто не войдет в интернет без моего разрешения! – заявила она.

Приготовив поздний ужин и покормив семейство, я вышла на улицу подышать свежим воздухом, надеясь на краткое одиночество, но не тут-то было: за мной увязались Лев Арнольдович, Аксинья и Христофор. Христофор прихватил на прогулку Мяо Цзэдуна. Оказавшись среди сугробов, кот пустил слюни, завопил дурным голосом, оцарапал Христофора и в мгновение ока оказался на высоченной березе.

Во втором часу ночи для ближайших многоэтажных домов начался концерт.

– Кис-кис-кис! – на разные голоса звали мы кота.

– Спускайся! Мы не ляжем без тебя спать! – кричали с лоджии Любомир и Ульяна.

– Кисонька-мурлысонька, иди к папочке! – просил под березой Лев Арнольдович.

Во дворе начали собираться соседи, набросив на пижамы разноцветные пуховики. Их советы по спасению кота мы тоже испробовали: показывали Мяо Цзэдуну колбасу, забрасывали его снежками, раскачивали дерево… Мяо Цзэдун прижался к макушке березы и плавно раскачивался. В его желтых глазах отражались все страхи мира, подсвеченные расположенными вокруг фонарями.

В четыре утра Лев Арнольдович отправился за стремянкой. Вскарабкавшись по лестнице, он с тростью в зубах перебрался на тонкий ствол на уровень примерно пятого этажа. Береза гнулась и трещала. Соседи матерились. Подобравшись как можно ближе, Лев Арнольдович ткнул кота тростью в бок, и Мяо Цзэдун, сделав сальто, приземлился в сугроб. Следом полетела трость.

– Видите, какой я молодец?! – спросил Лев Арнольдович.

– Видим! Видим! – кричали я и Христофор, поймав Мяо Цзэдуна, недовольно топорщившего усы.

Вернувшись, мы обнаружили Ульяну и Любомира – малыши так и не легли спать, невозмутимую Тюку и Аксинью, которая прибежала домой раньше нас и, довольная, пила шампунь с запахом абрикоса.

Ранним утром позвонила Виктория и сказала, что няня им пока не нужна, – семейные проблемы. «Ни работы, ни зарплаты», – подумалось мне.

– А поедем-ка, Поля, в театр «Шалом»! – предложил Лев Арнольдович.

– Хорошо, – без особого энтузиазма согласилась я.

– Оторвемся от суеты! – продолжил он. – Плюнем на все горести!

– А у нас есть билеты, папа? – Христофор, прогуливающий школу, держал ухо востро.

– Какие билеты?! – хитро усмехнулся Лев Арнольдович. – Я – еврей, а это – еврейский театр! Чувствуешь связь?

Добирались мы до театра «Шалом» несколькими автобусами и троллейбусом. Сетовали, что с нами нет Глафиры и Шухрат.

Антифашистское театральное действо мгновенно перенесло нас в матрицу полей Второй мировой войны.

После спектакля важных гостей пригласили на фуршет. Лев Арнольдович подмигнул нам и шмыгнул за кулисы. Высмотрев «Путинку» – так называлась водка, – он тут же приложился к бутылке, на ходу закусывая хрустящим соленым огурцом. Мы с детьми тоже не растерялись: набрали с тарелок в сумку мармелада и халу с кунжутом. Подбадривали мы друг друга фразой из бородатого анекдота: «Это для тети Сары!»

– Нам повезло, что мы чуть-чуть евреи! – щебетали Ульяна и Любомир.

После мы отыскали батут за сценой и прыгали на нем, а Лев Арнольдович, покачиваясь в разные стороны после «Путинки», влез на веревочную лестницу рядом с батутом и, болтаясь под потолком еврейского театра, кричал что было мочи:

– Я старый боцман! Наш бриг не потонет! На абордаж! Домой мы вернулись поздно. Христофор выложил съестную добычу перед матерью, ни на миг не отходившей от компьютера, и сказал:

– Угощайся!

Наскоро помыв детей, я уложила их спать.

– Когда кошки умели сражаться с тиграми и кузнечики прыгали до облаков… – начал было рассказывать «правдивую историю» Любомир, но мы уснули.

До самого рассвета мне мерещилась Сусанна Черешнева. Во сне она призналась, что хочет украсть дневники и продать их под чужим авторством на Запад.

– Ничего у вас не выйдет! – сказала я ей.

– Тогда я буду вредить тебе, – пообещала она.

Сон оказался в руку: утром Марфа Кондратьевна завела разговор о своей коллеге из Финляндии.

– Ничего я ей не дам, – твердо сказала я.

– Сусанна Черешнева нынче поехала в США. Там ей оказали финансовую поддержку. Планируется крупный проект по правам человека! Она обещала вывезти тебя в Германию, – то ли придумывала на ходу, то ли пересказывала беседу с подругой Марфа Кондратьевна. – Но раз ты, Полина, не хочешь передать ей военные записи, то с Германией всё отменяется.

– Отлично. В Сорбонне я уже «отучилась»! – отрезала я. Лев Арнольдович, опохмеляясь, не сдержался и фыркнул.

– Ухожу по делам, – предупредила я Льва Арнольдовича. И, дав задание детям прочитать книгу о Пиноккио, ушла, намереваясь передохнуть.

Старейший иудейский храм с величавым фасадом на «Китай-городе» встретил меня прохладно. Внутрь впустили, предварительно обыскав на наличие оружия. «Наверное, – подумалось мне, – евреям непросто охранять свои святыни».

Здание, выстроенное в эклектичном стиле, представляло собой купольную базилику. К его парадному фасаду примыкал портик, который образовали восемь спаренных колонн. Изнутри синагогу украшали мозаика, растительный орнамент и роскошная лепнина. Там располагалось четыре молельных зала, в два из которых пускали женщин.

Мать моего отца, бабушка Элизабет, была польской еврейкой.

В храме, как и в театре «Шалом», чувствовалось чтото родное. Сводчатый потолок я бы сравнила с крышкой волшебной шкатулки. Здание венчал серебряный купол, украшенный шестиконечной Звездой Давида.

В просторном зале стояли деревянные скамьи. Вытащив из сумки «Алхимика» Пауло Коэльо, я попросила Бога:

– Покажи мне истину… – и открыла книгу на первом попавшемся месте.

Сантьяго вдруг понял, что может смотреть на мир как бедная жертва жулика, а может – как храбрец, отправившийся на поиски приключений и сокровищ.

Неподалеку от синагоги располагались импровизированная Стена плача и скульптура