О Христе по-другому. Подлинный смысл Страстей Христовых - Франсуа Брюн
Карла Маркса часто причисляют к атеистам. Но он не был атеистом в подлинном смысле этого слова. Он бунтовал против Бога, а это совсем другое дело. Его философская эволюция, питаемая Гегелем, Фейербахом и многими другими, привела его к оптике, в которой во всех религиях видится, по его знаменитой формуле, «опиум для народа»: «Упразднение религии, как иллюзорного счастья народа, есть требование его действительного счастья»[170]. Итак, он был радикально антирелигиозен, был противником всех религий, как веры предков, так и той, в которой он был воспитан. Но такой интеллектуальной эволюцией, как бы радикальна и глубока она ни была, невозможно объяснить появление целой серии текстов, в которых выражается не сомнение в существовании Бога, но, напротив, ненависть к Богу. Я не могу здесь воспроизвести глубокое исследование по этой проблеме, проведенной пастором Вурмбрандом, с привлечением самых разных тексов на разных языках: немецком, французском, английском, русском. Мне придется ограничиться лишь несколькими цитатами, но очень советую тем, кого заинтересует эта тема или у кого останутся сомнения, прочитать всю книгу целиком. В жизни Карла Маркса, очевидно, произошло что-то, о чем мы ничего не знаем, но что-то ужасное, после чего он написал в одном из своих стихотворений: «Я хочу отомстить Тому, Кто царит над всеми нами». Именно по его стихам мы можем, хотя бы издали, прикоснуться к той внутренней драме, которая разъедала автора:
Так, стихотворение «Оуланем» начинается следующим образом:
«Так Бог вырвал из меня всё моё
В проклятии и мучении судьбы
Все миры Его невозвратимо исчезли!
Мне не осталось ничего, кроме мести!»
И далее, читаем:
«Адские испарения поднимаются
И наполняют мой мозг,
Пока не сойду с ума
И мое сердце в корне не переменится.
Видишь этот меч?
Князь тьмы продал его мне».
И еще далее:
«Мир должен быть разрушен с проклятиями.
Я сдавлю руками его упрямое бытие.
И, обнимая меня,
Он должен безмолвно угаснуть
И затем вниз — погрузиться в ничто,
Совершенно исчезнуть,
Не быть, — вот это была бы жизнь…»
И снова, в той же поэме:
«Всё сильнее и смелее я играю танец смерти,
И он тоже, Оуланем, Оуланем,
Это имя звучит как смерть.
Звучит, пока не замрет в жалких корчах.
Скоро я прижму вечность к моей груди
И диким воплем изреку проклятие всему человечеству».
Или вот другое его стихотворение, «Воззвание отчаявшегося»:
«Я чтил его, но только до поры —
Его бесчинств невиданных не счесть.
Разят судьбы слепые топоры,
И выход мой — одна лишь злая месть!
Он растерзал мои остатки сил,
Презренный бог, усевшийся на трон.
Все лучшее, что было — поразил.
И ненавистью будет поражен!
Я вознесу поверх любых вершин
Мой бастион в отверженной стране,
Где правит Смерть в безрадостной тиши,
И Ужас вместе с нею наравне.
И если взглянет чей-то светлый взор,
То пусть замрет он, холодом объят,
Пусть тьма запечатлеет свой узор,
И страх в него вольется, словно яд!
Когда-то попытается вдруг бог
Испепелить мой мрачный бастион,
Но Вечностью отмерится мой срок,
И бог падет, раздавлен и сражен!»[171]
Пастор Вурмбрандт пишет, что в еще одном своем стихотворении автор «признается, что целью его было не сделать этот мир лучше, не реформировать его или привести в революционное состояние, нет, но просто способствовать и содействовать его уничтожению, чтобы таковым насладиться». Маркс заявляет без обиняков:
«С презреньем я швырну мою перчатку
Прямо в лицо миру.
И увижу падение пигмея — гиганта,
Которое охладит мою ненависть.
Тогда богоподобный и победоносный
Я буду бродить
По руинам мира
И вливать в мои слова могучую силу,
Я почувствую себя равным Творцу».
Стихи эти были написаны во время тяжелой болезни, вызванной той внутренней драмой, которую переживал Карл Маркс. Но причина этой драмы так и осталась нам неизвестной. Видимо, она очень интимна, поскольку, несмотря на чрезвычайную болезненность ситуации, никаких сведений о ней так и не просочилось вовне, кажется, не знал точно даже никто из друзей.
Не думаю, что можно свести эти тексты к наследию романтизма, вроде прекрасных «Песен Мальдорора» Лотреамона. Это совсем не соответствует тому, что мы знаем о характере Карла Маркса, отнюдь не романтическом, но холодном, напрочь лишенном сантиментов, кроме презрения и ненависти будь то к евреям Германии или к русским. А значит нужно читать эти стихи в их контексте, с помощью других документов, позволяющих установить круг общения автора и то, как его слова и дела воспринимались его окружением.
Вот, например, несколько отрывок из его переписки с отцом. 10 ноября 1837 Карл пишет отцу: «Завеса пала. Моя Святая Святых разворочена, и нужно установить новых богов». Святая Святых и павшая завеса — аллюзии на иерусалимский храм. Отец ему отвечает: «Не буду настаивать на необходимости объяснений по поводу одного весьма таинственного вопроса, тем более что он мне кажется сильно сомнительным». В другом письме отец признается, что мечтал о том, что сын сделает блестящую карьеру. Затем добавляет: «Но, если твое сердце осталось чистым, если оно бьется в унисон с человечеством, и если никакому демону не удалось лишить его самых благородных чувств, только тогда я буду совершенно счастлив». Чего же боялся отец Карла? Марксист Франц Меринг в своей книге «Карл Маркс», кажется, дает нам ответ на этот вопрос: «Хотя отец Карла Маркса умер несколькими днями раньше двадцатилетия своего сына, он, видимо, успел заметить силой своей проницательности, что его любимый сын одержим демоном… Генри Маркс не предполагал — да и как такое предположить? — что тот багаж буржуазной культуры, которым он оделил своего ребенка как ценным наследством, послужит лишь еще одной карьере еще одному демону, а демонов он боялся очень»[172].
Известно, что Карл Маркс создавал Первый Интернационал вместе с
