Рычаг богатства. Технологическая креативность и экономический прогресс - Джоэль Мокир
Как только экономист выходит за пределы безопасной сферы традиционной микроэкономики и начинает учитывать неэкономические факторы, он нередко открывает для себя, что исторические события безнадежно сверхдетерминированы, то есть каждый феномен можно объяснить множеством правдоподобных способов. Как правило, теории технических изменений, основанные на географических, политических, религиозных, военных и научных факторах, легко сочинить и сложно опровергнуть. Многие из этих объяснений вполне разумны. Но насколько они корректны? Ставить вопрос таким образом, пожалуй, не слишком полезно; скорее следовало бы задаться вопросом о том, почему такие объяснения получают широкое распространение. Сумеем ли мы найти достаточно доказательств, подтверждающих, что та или иная теория опирается на факты, а не на одну лишь логику? Ниже мы постараемся следовать такой методологии.
Подвергая рассмотрению шумпетерианский рост, я не собираюсь принижать значение других видов экономического роста. Технические изменения, не сопровождающиеся другими формами экономического роста, происходят редко. Четыре упомянутых разновидности экономического роста подпитывают друг друга различными сложными способами. Например, согласно распространенному представлению о технических изменениях, в большинстве своем они находят воплощение в новых средствах производства, и потому при отсутствии накопления капитала технические изменения будут медленными. В той степени, в какой эта точка зрения верна, соловианский рост и шумпетерианский рост идут рука об руку. Кроме того, шумпетерианский рост может повлечь за собой смитианский рост, что происходило, например, тогда, когда технический прогресс в судоходстве привел к повышению прибыли от торговли благодаря снижению стоимости перевозок. Для того чтобы не слишком усложнять картину, мы ограничимся изучением собственно технических изменений, рассматривая иные формы экономического роста лишь постольку, поскольку они непосредственно связаны с развитием техники.
Исследуя технические изменения, мы неизбежно оказываемся в промежутке между совокупным и индивидуальным уровнями анализа. Сам по себе экономический рост по определению является агрегированным процессом, изобретательством, и освоением его результатов обычно занимаются мелкие экономические единицы (индивиды и предприятия). Соответственно, историк экономики приходит к макроосновам технологической креативности, то есть вынужден отвечать на вопросы о том, какие виды социального окружения побуждают индивидов к новаторству, какие стимулы и институты создают экономику, поощряющую технологическую креативность. Последняя анализируется главным образом в качестве социального, а не индивидуального феномена. Иными словами, меня интересует вопрос не о том, почему одни личности более креативны, чем другие, а о том, почему существовали и существуют такие общества, в которых насчитывается больше креативных индивидов, чем в других обществах. Именно этот вопрос лежит в основе загадки из загадок: почему экономический рост (по крайней мере рост шумпетерианского типа) в одних обществах происходит, а в других – нет?
Как выразился Хертье (Heertje, 1983, p. 46), не исключено, что технические изменения невозможно объяснить. Думаю, под этим он имел в виду, что стандартная экономическая теория, которая, в конце концов, имеет дело с рациональным выбором, осуществляющимся в заданных пределах, сталкивается с дилеммой, когда речь заходит о технологической креативности. Технические изменения включают атаку индивида на ограничения, всеми прочими воспринимающиеся как данность. Методология экономики в целом основана на идее о том, что экономические агенты стремятся достичь максимальных результатов в условиях данных ограничений, но по определению никак не могут изменить сами эти ограничения. Соответственно, экономические исследования в сфере технических изменений по большей части оказываются посвящены вторичным вопросам – например, способствовала ли конкретная технология относительной экономии труда или капитала, или какое влияние циклические колебания спроса оказывали на темп выдачи патентов.
Еще Фрэнсис Бэкон говорил о различных видах технического прогресса. Согласно Бэкону, изобретения делятся на две категории: зависящие от общего состояния знаний и потому возможные только при наличии соответствующей научной и информационной основы и чисто эмпирические изобретения, которые могли быть сделаны в любой момент истории. Однако на практике провести это различие бывает непросто. Некоторые на первый взгляд эмпирические изобретения в реальности опирались на мелкие изменения в понимании и восприятии изобретателем своего физического окружения или на появление ключевого материала или компонента, благодаря которому изобретение становилось практичным. Так, Кардуэлл (Cardwell, 1968) указывает, что Бэкон ошибался, считая, что книгопечатание с разборным шрифтом вполне могли изобрести древние греки: в реальности оно основывалось на средневековых достижениях в металлургии. Тем не менее очевидно, что во многих случаях действительно не имеется никаких серьезных причин для того, чтобы данное изобретение было сделано в конкретный момент времени, а не столетиями ранее. Напрашивается заманчивый ответ о том, что все дело в отсутствии соответствующей осознанной потребности или спроса, но также возможно и то, что конкретная инновация прежде просто никому не приходила в голову. В эту категорию можно занести ряд очень полезных и простых средневековых изобретений – таких как тачка или стремя.
У экономистов, исследующих технические изменения, существует богатая традиция проводить различие между изобретениями и инновациями. Шумпетер указывает, что изобретения не всегда сопряжены с инновациями и что именно инновации привносят в капитализм элемент динамики. Согласно этой логике изобретения сами по себе малоинтересны для экономистов. Раттен (Ruttan, 1971, p. 83) предложил отказаться от концепции изобретения и рассматривать его просто как «институционально определенное подмножество технических инноваций». Опять же, такое различие не всегда бывает полезно. На стадии воплощения изобретение обычно совершенствуется, отлаживается и модифицируется таким образом, что эти мелкие изменения сами по себе становятся изобретениями. Проникновение инноваций в другие экономики также зачастую требует адаптации к местным условиям и в большинстве случаев влечет за собой дальнейший прирост производительности вследствие обучения в процессе работы.
Но прежде чем делать поспешный вывод о том, что изобретения не представляют большого интереса для экономической истории технических изменений, вероятно, было бы полезно уделить этому вопросу чуть больше внимания. Изобретение следует определять как приращение общего множества технических знаний в конкретном обществе, представляющего собой объединение всех множеств технических знаний отдельных индивидов[4]. Можно утверждать, что сама по себе концепция такого множества не содержит в себе смысла, однако в ее отсутствие обессмысливается также почти вся история культуры и
