Украинский вопрос и политика идентичности - Алексей Ильич Миллер
Споров по поводу этничности было достаточно. В них участвовали не только малороссы и великороссы, но и поляки. А у поляков была (и остается) своя схема, в которой Русь и поляки – это славяне, но только Москва к Руси не относится. Москали – туранцы, смесь угро-финнов и тюрков, которые прикидываются славянами и которые украли имя Руси. Все эти аргументы поляки сформулировали после восстания 1830 г. И они оказывали, кстати, огромное влияние на ученых-антропологов Европы вплоть до Первой мировой войны[1123]. Сегодня они повторяются в почти неизменном виде в украинском дискурсе этнической эксклюзивности[1124]. Как и в России звучат рассуждения об этнической общности великоруссов и малоруссов, различия которых есть лишь плод польской интриги.
И с украинской, и с российской стороны было сказано много разумных слов о том, что описанные схемы этнического родства и взаимной чуждости имеют мало отношения к критическому историческому взгляду, что эти и еще другие, иначе расставленные фигуры на доске, были производными от идеологических усилий по формированию разных стратегий построения коллективных идентичностей. Они, как правило, весьма тенденциозны и односторонни и служат лишь иллюстрацией того, как одна и та же реальность может быть описана совершенно взаимоисключающими способами. Но такой подход для строителей идентичностей утилитарной ценности не имеет, а потому всегда отбрасывается, когда дело доходит до практики идеологической индоктринации.
Вернемся к исторической последовательности событий. После отмены крепостного права вопрос о школе для крестьян, языке преподавания в начальной школе и об идентичности, которую такая школа будет формировать, постепенно переходил в практическую плоскость. Мы можем говорить о соревновании двух проектов – один предполагал формирование у крестьянской массы общерусской идентичности, другой – особой, имя которой еще предстояло найти.
Наиболее распространенный термин «малоросс» доминировал почти до конца XIX в. – только тогда активисты украинского движения сами стали себя называть украинцами.
А ту страну, о которой они мечтали, отец украинского национального исторического нарратива Михайло Грушевский называл «Украина-Русь». В 1863 и 1876 г. имперские власти принимали циркуляры и указы, жестко ограничивавшие использование «малорусского», по их выражению, наречия русского языка. О том, как эти решения принимались и каковы были их последствия, автор этих строк 20 лет назад написал книгу, которую в Киеве переиздали в 2013 г.[1125] Кажется, уже годом позже такая книга там не могла бы выйти, во всяком случае польский ее перевод, приготовленный тогда же, так и не увидел свет.
Критерии допустимого отклонения от официального нарратива постепенно ужесточались.
Галицийские русины, жившие под властью Габсбургов, создали в XIX в. целый ряд концепций национальной идентичности. Некоторые предполагали объединение с поляками, другие считали, что они часть народа, живущего над Днепром, третьи настаивали на том, что русины – русские. Историк Джон-Пол Химка назвал поиски национальной идентичности среди галицких русинов «полетами Икара во всех возможных направлениях»[1126]. Отметим, что в начале прошлого века украинские активисты на надднепрянской Украине и в Галиции были настолько далеки друг от друга, что Грушевский всерьез говорил о возможности хорватско-сербского сценария, когда сформируются две разные и даже враждебные друг другу нации, тем более что принадлежность к разным конфессиям (униаты и православные) и языковые различия (до сих пор можно по говору без труда отличить «западенца» от «схидняка») были похожи на ситуацию хорватов и сербов.
Россия поддерживала галицких русофилов, но в начале 1880-х годов Вена, заключившая антироссийский союз с Германией, русофилов в Галиции разгромила, обвинив их вождей в государственной измене. А с началом Первой мировой создала для таких людей два концентрационных лагеря, в Талергофе и Терезине, где содержались 30 000 человек. Это, кстати, были первые подобные лагеря на территории Европы, а изобретены они были в начале века британцами в борьбе против буров (у этого чешского городка своеобразная карма: в ходе Второй мировой Терезин станет нацистским лагерем для евреев Терезиенштадтом). В число участников большой игры вокруг идентичности и лояльности малороссов – русинов – украинцев все более активно включались новые мощные игроки с имперскими ресурсами – Германия и Австро-Венгрия.
Вплоть до начала XX в. процессы формулирования и продвижения различных проектов национальной идентичности оставались предметом споров и столкновений среди образованных слоев и имперских чиновников. Говоря о данном противостоянии, мы по-прежнему ведем речь о тысячах участников.
В конце XIX в. в деревне стала ускоренно развиваться школа. Только тогда начались массовые процессы миграции крестьян – частью в города (которые говорили на территории Западного края по-русски, а в Галиции по-польски), частью по транссибирской магистрали в Сибирь и на Дальний Восток. После 1906 г. через выборы в Государственную и городские думы в политическую жизнь вовлекается все больше людей. Все эти процессы делали массы крестьян и городские низы участниками формирования национальных идентичностей. Исход был далеко не предопределен, особенно с учетом того, что в среде по преимуществу неграмотных сельских жителей они протекают иначе, чем после ликвидации неграмотности и вовлечения в политическую жизнь. Но украинский национальный проект самими его сторонниками в начале XX в. воспринимался как противостоящий натиску русифицирующей модернизации. Один из ключевых деятелей украинского движения в Киеве Евген Чикаленко написал в своем дневнике в 1909 г.: «Города наши так омосковлены, что очень, очень малый процент населения вообще проявляет какой-либо интерес к украинству… Все города и местечки на Украине страшенно обрусели»[1127]. Он также писал своему соратнику Петру Стебницкому в Санкт-Петербург: «Что теперь можно сделать тысячами, того не сделаешь потом, когда народ обрусеет, и миллионами»[1128]. Какая часть малороссов станет украинцами, как будет выглядеть территория
