Нравственный прогресс в темные времена. Этика для XXI века - Маркус Габриэль

Постмодерн в наши дни уже давно не ограничивается кафедрами американской теории литературы, откуда он распространился в обществе, особенно в США. Теперь постмодернистские «аргументы» регулярно можно услышать скорее от эволюционных биологов, физиков, нейроученых и прежде всего от экономистов, что является пугающим процессом. Когда даже некоторые естественники исходят из того, что мы не можем познать действительность, так как мы застреваем в моделях и теориях, которые всегда лишь искажают действительность, но никогда не ухватывают ее такой, как она есть, то тут уже ничего не поделаешь. Тогда уже нечего привести против (как и в пользу) проекта Трампа поставить американские экономические показатели во главу всех приоритетов, да и вообще непонятно, почему тогда еще нужно сохранять демократическое правовое и социальное государство.

Мы не должны забывать, что демократическое правовое и социальное государство возникло из порой очень кровавых революций и политических сражений последних двухсот лет, когда люди, страдавшие от стремительной индустриализации, выступали за существование более справедливого общества. Современная демократия, являющаяся с точки зрения всемирной истории очень молодым проектом и породившая у нас стабильные формы правления вообще лишь после Второй мировой войны, основывается на Просвещении. Проект Просвещения невозможен без истины, морального реализма и универсализма. Грубой ошибкой является считать, что можно продвигать проект демократического правового государства, не присягая ценностному канону Просвещения, зафиксированному в нашем Основном законе.

Постмодерн ведет к новому «несовершеннолетию по собственной вине»[179]: вместо того, чтобы пользоваться своим «рассудком без руководства со стороны кого-то другого», ставка делается на менталитет группы (Рорти вводит в заблуждение, называя это «солидарностью»), так как считается, что истину можно заменить мышлением группы.

Здесь нам поможет продвинуться известная метафора Людвига Витгенштейна, который видел задачу своей философии в том, чтобы «показать мухе выход из мухоловки»[180]. Он осознал, что широко распространено представление о том, что наше мышление — это своего рода внутренний процесс, который мы можем сравнить с миром «вовне». Из этого ложного допущения, которое вновь и вновь опровергают в современной философии — недавно, к примеру, это обстоятельно сделал ученик Рорти Роберт Бойс Брэндом, — многие выводят, что не может быть никакой истины, так как мы не можем установить соответствие между нашими символическими системами мысли и действительностью [181]. Витгенштейн возражает на это со свойственной ему краткостью, утверждая:

Говоря, полагая, что происходит то-то, мы с этим нашим полаганием не останавливаемся где-то перед фактом, но имеем в виду: это — происходит — так. А этот парадокс, конечно же, имеющий форму трюизма, можно выразить и так: «мыслимо и то, что не происходит»[182].

Наше мышление происходит не в нашей голове, в которую не может проникнуть никакая действительность. Это видно уже по тому, что наша голова сама является чем-то в высшей степени действительным и частью предполагаемого внешнего мира. Истина, на самом деле, состоит не в том, что нечто внутреннее, представление в сознании, связывается с чем-то внешним, с событием «вовне», и отражает его, но скорее в том, что мы «говорим, полагаем, что происходит то-то» и при этом все так, как мы и говорим. Предложения и мысли — это не обманчивые образы не зависящей от них действительности, но средства, позволяющие устанавливать и сообщать, что действительно происходит.

То, что мы можем заблуждаться, не значит, что истины не существует. Как раз наоборот! Если кто-то заблуждается, он упускает истину, из чего следует, что она существует. Без истины не существует как ошибок, так и лжи, идеологии, пропаганды и манипуляций.

Факт — это истина. Следовательно, моральные факты — это моральные истины, относительно которых можно заблуждаться. Чтобы добиться ясности в этой чрезвычайно важной для нашей совместной жизни области, мы должны разрушить этот зеркальный лабиринт или просто выбраться из него, чтобы перестать постоянно видеть в нем свое отражение и понять, что наша общая задача — по уму и совести пытаться поступать правильно и отказываться от неправильного.

Но это еще далеко не значит, что в любой ситуации легко бывает выяснить, что мы должны делать. Практики извинения, прощения, примирения, снисхождения и осторожного, тактичного разговора поэтому принадлежат к портфолио морального прогресса. Из того, что существуют моральные факты, не следует, что мы вправе навязывать свои моральные мнения другим, не проверяя их доводов.

Здесь можно сослаться на основное правило философской герменевтики, то есть учения о понимании гейдельбергского философа Ганса-Георга Гадамера, гласящее, «что другой может оказаться прав»[183]. Это, конечно, означает не то, что мы должны всерьез рассматривать любую сколь угодно странную формулировку программы действий, но лишь то, что предметный разговор нескольких лиц, придерживающихся, на первый взгляд, радикально разных мнений относительно морально значимых решений, удается в определенных условиях. Разговоры могут удаваться или нет, так как они сами регулируются этикой. Они порождают новые точки зрения, которые до того были скрыты от участников разговора.

Рациональное ведение разговора — это лаборатория этического формирования убеждений, из-за чего Платон, на котором тут основывается Гадамер, публиковал свои философские размышления исключительно в форме диалогов, в которых Сократ, мастер рационального ведения разговора, побуждает своих собеседников взаимно проверять мнения друг друга на предмет того, насколько они вообще могут быть истинны, то есть насколько они ориентируются на обнаружение фактов, которые все могут познать и потому сообщить другим. Мнения, которых это не касается, автоматически исключаются из кандидатов в этические ориентиры, потому что этика как дисциплина, исследующая моральные факты, нацеливается на то, что при определенных условиях является добрым, нейтральным или же злым для всех людей.

Тот, кто в итоге сдает норму истины в архив и пытается заменить ее чем-то другим, чтобы превознести групповую принадлежность над стремлением к познанию, тем самым нарушает не только основные правила логики (такие как закон непротиворечия, который должен действовать в любом рациональном теоретическом построении), но и прямо или косвенно подрывает моральный ценностный порядок. Оспаривать возможность объективного познания фактов и, тем самым, истины — это не только очевидная ошибка (так как это ложное притязание на знание, которое подрывает самое себя), посягательство на возможность объективного познания и истины — это еще и моральная ошибка.

Очевидно ложные убеждения об основаниях морального ценностного порядка в некоторых случаях сами являются моральными ошибками.

Обсуждавшийся и опровергнутый в первой главе ценностный релятивизм содержит ряд заблуждений о ценностном порядке и ведет к морально предосудительным системам мысли и действий.

Стереотипы, брексит и немецкий национализм

В последние годы можно было в некоторой степени наблюдать постоянное производство и воспроизводство стереотипов, происходившее во