Когда разум против тела. О самых загадочных неврологических расстройствах, когда-либо поражавших человеческое тело - Сюзанна О'Салливан
Рай, подумала я про себя, вспомнив слова Тамары.
Когда мы прощались все у того же запасного входа, врач сказал напоследок:
– Все, чего я хочу, – это компенсация и помощь людям, которые заболели.
Оказавшись наедине за пределами больницы, мы с Динарой посмотрели друг на друга.
– Я все еще ничего не понимаю, а ты? – спросила я ее.
– Я тоже, – призналась она.
– На самом деле я не понимаю большую часть истории. Откуда в городке с населением всего 6000 человек могла взяться такая хорошая больница?
– Полагаю, из-за рудника.
Это имело смысл – хотя для такого бедного и изолированного региона страны это все же было странным.
– Мне не терпится увидеть рай, который находится в Красногорском, – сказала я, пока мы ждали такси.
– Мне тоже. Когда я рассказала друзьям, куда мы направляемся, они посмотрели на карту. И сказали: «С какой стати тебе туда ехать?» А теперь я не могу этого дождаться.
Подъехала еще одна ужасно ветхая на вид «Лада», и мы забрались внутрь. Динара начала стучать по клавиатуре телефона, пытаясь найти новые подсказки о сонной болезни в местной прессе.
– Смотри, – сказала она, показывая мне телефон. На экране появилось газетное сообщение о том, что пострадала кошка.
– Одна больная кошка не объясняет инцидент с добычей урана.
– Как цинично!
Такси рвануло с места на большой скорости, и на этот раз я вцепилась в остатки старого ремня безопасности. Скоро мы будем рисковать жизнью в токсичном раю, которым был Красногорский, но сначала мы должны встретиться с Любовью – нулевым пациентом.
В своей крошечной квартирке Любовь достала коричневую папку с медицинскими записями и показала их мне. Она выглядела точно так же, как на фотографии, которую я видела, за исключением того, что при личной встрече показалась счастливой. Она сияла, когда встретила нас у парадной двери многоквартирного дома из красного кирпича, в котором жила. Из его окон открывался вид на гораздо более старый, обветшалый квартал и детскую площадку – почти пустую, если не считать одной «паутинки» и качелей. Похоже, Любовь гордилась тем, что живет в относительно новом здании, по всему периметру территории которого были разбиты клумбы.
Любовь восемь раз страдала сонной болезнью, но выздоровела. Первый приступ, как она рассказала Динаре, произошел в апреле 2010 года. Последний – в 2014 году. Все прекратилось после того, как она переехала жить в Есиль. Теперь она снова чувствует себя прекрасно.
Когда это началось, Любовь работала на рынке в Красногорском. Одним, казалось бы, обычным утром другой продавец нашел ее спящей в ларьке и не смог разбудить. Ее срочно доставили в больницу, где она провела в глубоком сне в течение четырех дней. Так как она стала первой жертвой, никто даже не предполагал, что женщина могла быть отравлена. Врач предположил, что она перенесла инсульт. Сканирование мозга не показало аномалий, да и симптомы не очень хорошо сочетались с инсультом, но лучшего объяснения, похоже, не нашлось. И вот что странно: несколько недель спустя Надежда, медсестра, которая ухаживала за Любовью, начала жаловаться на необычную сонливость. По мере развития симптомов она стала вторым заболевшим.
В то время никто не связал между собой болезни двух женщин. Это произошло позже, когда группа людей по необъяснимой причине заболела после весеннего фестиваля. Они тоже испытывали сонливость, говорили невнятно и нетвердо держались на ногах. Ходили слухи, что они пили некачественную водку, но потом кто-то вспомнил Любовь и Надежду. Насколько знала Любовь, тогда впервые возникла идея о веществе, отравляющем окружающую среду. Этот случай положил начало регулярным вспышкам.
Мы с Динарой пролистали медицинские документы Любови. В них описывались ее симптомы при первой госпитализации: неохотно отвечает на вопросы; низкий голос; неохотно следует инструкциям; не обращает внимания на окружающую обстановку; головокружение. Тогда она наверняка сильно отличалась от бодрой женщины, сидевшей передо мной, которая говорила так много, что Динара с трудом за ней поспевала.
За время болезни Любовь прошла все мыслимые анализы и тесты, чаще всего несколько раз, включая шесть люмбальных пункций, чтобы проверить спинномозговую жидкость. Казалось экстраординарным, что столь тщательное обследование не принесло плодов, но таков типичный западный подход к медицинским тайнам. Тесты помогают пациентам и врачам чувствовать себя лучше. У Любови брали анализы крови. Были взяты образцы волос и ногтей. Она шесть раз прошла КТ мозга. Если раньше она и не подвергалась чрезмерному облучению, то больница компенсировала это. Один врач сказал, что у нее церебральная атрофия – другими словами, слегка усохший мозг, – но это не объяснило симптомов Любови. Тем не менее диагноз «церебральная атрофия» беспокоил ее, и в отчаянии женщина поехала в Москву на прием к неврологу. Он не нашел ничего плохого и отклонил результат сканирования мозга как незначительный и случайный.
– Как вы себя чувствовали в промежутках между приступами сонной болезни? – спросила я.
– Я не переставая плакала, – сказала она, все еще улыбаясь.
Слушая, как Любовь рассказывает свою историю, и просматривая ее медицинские записи, я поймала себя на том, что постоянно сравниваю ее с Тамарой и врачом, с которыми встречалась до того. Больше всего меня поразило, что, говоря о своей болезни, Любовь представляла ее как нечто из прошлого. Эпидемия казалась вездесущей – постоянным источником боли для двух других моих собеседников. Любовь выглядела счастливой, в то время как они – обеспокоенными. Конечно, во всех трех историях возникало много общих тем. Любовь тоже считала, что ее отравили, хотя и не обязательно намеренно. Она думала, что источником был пирог, который она купила у женщины на рынке: та жила в Калачах и ее дом находился совсем рядом с урановым рудником.
– Это может объяснить первый приступ, но как насчет остальных? – спросила я.
Она не знала. Этот вопрос привел ее в замешательство.
Мы сидели и беседовали в крошечной гостиной, которая также служила спальней. Кровать стояла в алькове, наполовину задернутая занавеска частично отделяла ее от остальной части комнаты. И снова Динара и Любовь много разговаривали, так что я могла беспрепятственно осматривать комнату. Я мельком заметила угол картины, висевшей на стене в изножье кровати, и слегка наклонилась, чтобы лучше ее разглядеть. Любовь проследила за моим взглядом и предложила мне подойти поближе. Пришлось встать у кровати и наклониться, чтобы увидеть картину полностью. Это была икона, на вид очень старая. Это была семейная реликвия, ее единственная реликвия, сказала Любовь, полная гордости. Это единственная ее вещь, которая имела хоть какую-то ценность. Я с интересом отметила, что Любовь не поместила драгоценную
