Когда разум против тела. О самых загадочных неврологических расстройствах, когда-либо поражавших человеческое тело - Сюзанна О'Салливан
В советскую эпоху в Красногорском проживало несколько тысяч человек. К тому времени, когда появилась сонная болезнь, их было уже меньше трех сотен. Возможно, прежде поселок и был настоящим раем, но мне с трудом верилось, что он все еще оставался таковым в 2015 году, когда Тамара заболела. Должно быть, все эти обветшалые здания и мизерное число людей создавали впечатление города-призрака. Я намекнула на это Тамаре, но она лишь повторила, что полный зелени Красногорский – идеальное место, а вынужденный переезд – это худшее, что с ней когда-либо случалось.
– Вода здесь не очень хорошая. У нее неправильный вкус, – сказала она о своем новом доме.
Не то что в Красногорском! Деревья, сады, река, люди, дома в Красногорском были совершенно идеальными. По крайней мере, в памяти Тамары.
Из газетных сообщений я знала, что рудник, который поддерживал экономику Красногорского, закрыли в 1990-х годах. Почти весь поселок в одночасье стал безработным. Люди уезжали, чтобы найти работу в другом месте, так как здесь ее больше не было. Это произошло сразу после обретения независимости от России, а ведь Казахстан давно разучился заботиться о себе. Вскоре после закрытия рудника в Красногорском начала постепенно рушиться инфраструктура; несмотря на восторженный рассказ Тамары, я знала, что в большей части поселка уже много лет не работает водопровод. Во многих домах нет отопления, и это в местности, где температура зимой опускается до минус пятидесяти градусов.
Но, как ясно дала понять Тамара, эти трудности для нее ничего не значили и она никогда не хотела уезжать. Однако сонная болезнь заставила ее действовать. Когда разразилась эпидемия, правительство Казахстана предложило переселить оставшихся жителей Красногорского. В Есиле им предоставили квартиры, куда люди могли переехать. Тамара отказалась. Все они отказались. Только когда сонная болезнь настигла Тамару во второй раз, а ее муж и сын тоже заразились, женщина согласилась обменять трехкомнатную квартиру в Красногорском на гораздо меньшую двушку в Есиле.
– Она злится, – сказала Динара, когда Тамара пошла заваривать чай.
– Честно говоря, я не понимаю, почему ей так нравилось это место. По-моему, оно у черта на куличках, и все это звучит жутко мрачно. У них не было водопровода! Я бы мечтала уехать оттуда!
– Эта квартира вдвое меньше ее старой, – заметила Динара. – Никто не хочет спускаться на ступеньку ниже.
– Но в этой квартире есть батарея и унитаз со сливом.
– Она абсолютно убеждена, что кто-то сплел заговор, чтобы очистить поселок, – сказала Динара.
– Но зачем кому-то это делать?
Когда Тамара вернулась с черным чаем в фарфоровых чашках, Динара снова задала ей этот вопрос. Та ответила, что не знает причины. Она тоже была озадачена, но все же утверждала, что это правда. Тамара подошла к буфету, достала из ящика письмо и показала мне. Это был список имен, напечатанный на чем-то вроде официального бланка. Перечень всех, кто пострадал от сонной болезни. Сто тридцать три имени, хотя Тамара полагала, что многие просто не попали в список. Пострадавшие планировали подать в суд на правительство.
Может, в этом все дело, подумала я: с помощью болезни люди хотели выгодно обменять свои дома. Однако слово «рай» не покидало мои мысли. Я спросила, можно ли взглянуть на фотографии Красногорского, сделанные до закрытия рудника. Я видела много недавних снимков в газете, но ни одного из тех времен, когда поселок процветал. Мы просмотрели фотоальбом, но на всех снимках были люди, а не место.
– Можно вас сфотографировать? – спросила я Тамару, когда разговор подходил к концу. – Не для публикации, просто чтобы лучше запомнить вас.
Она отказалась. Вместо этого она предложила, чтобы я сфотографировала один из снимков времен ее молодости.
– У всех нас бывает время, когда мы выглядим лучше всего, – сказала она. – Я уже старею.
Я ходила по комнате, фотографируя снимки.
Под конец встречи я с предельной осторожностью спросила, не считает ли Тамара, что у этой проблемы могла быть психологическая причина. Возможно, жизнь в нищем, умирающем городе была попросту слишком тяжелой?
– Нет, нет, нет, – сказала она по-русски.
Мне не требовалась помощь Динары, чтобы понять ответ.
– Видимо, это была очень трудная жизнь? – Я никогда не умела вовремя остановиться.
– Там жизнь не была трудной. Это здесь – в пыльной дыре, где я быть не хочу, – трудная жизнь.
Выйдя из квартиры, мы с Динарой обсудили услышанное. Отравление казалось очень маловероятным, учитывая, что у людей были такие разнообразные симптомы, а при анализах ничего не нашли. Хотя бывают яды, которые невозможно обнаружить, последствия их воздействия должны проявляться в анализах крови или в виде аномалий при сканировании мозга. Когда человек без сознания, его мозг должен выглядеть как мозг без сознания, даже если причина этого остается загадкой. Другими словами, если человек подвергся воздействию яда, конечный результат этого должен быть очевиден и медицинские исследования должны обнаружить какую-то связь с симптомами, но ее не было.
Тщательное обследование жителей Красногорского не выявило объективных признаков патологического процесса, независимо от того, насколько серьезно люди были больны. Никто больше не заболел. Ни одно животное. Ни один журналист. Ни один ученый. Ни один чиновник. Выздоровление было спонтанным в каждом случае, даже у тех немногих людей, которые остались в городе.
Это расстройство не имело никакого смысла и с точки зрения патологии. Болезнь проявляет себя, даже если причину определить невозможно, а эта вспышка не поддается научному объяснению. Большинство волн болезни начиналось на групповых собраниях, но не в какой-то определенной части города. Не исключительно в помещении или на открытом воздухе. Все случаи были разными: некоторые из них были связаны с едой, другие – нет. И так или иначе заболевала лишь горстка людей, даже если все кругом ели одну и ту же пищу, пили одну и ту же воду и дышали одним и тем же воздухом.
За пять лет наблюдалась только эволюция симптомов. Это абсолютно типично для психосоматического расстройства: оно развивается с течением времени, по мере того как его историю пересказывает каждый новый пострадавший. Я видела эту эволюцию в рассказах о гриси сикнис, в которые каждое поколение добавляло новые элементы и интерпретации. Что касается красногорской сонной болезни, то люди переживали ее по-разному, и у детей она проявлялась совсем не так, как у взрослых, будто у них была совершенно другая проблема. Врачи и ученые провели довольно исчерпывающие исследования, однако не нашли никаких объективных доказательств наличия токсина или вируса, а также не
