Журнальный век. Русская литературная периодика. 1917–2024 - Сергей Иванович Чупринин
Одна лишь беда: теоретические выкладки и агрессивные призывы октябристов никак не подтверждались пролетарской художественной практикой, и читать сочинения, заполнявшие журнальные страницы, охотников было совсем немного. Настолько немного, что в конце 1927 года В. Васильевский, Ф. Раскольников и В. Фриче даже направили докладную записку в ЦК ВКП(б) с предложением закрыть «Октябрь», так как он имеет всего 800 подписчиков и дает 60 000 рублей убытка в год[58].
Журнал, истощившийся в борьбе «за гегемонию пролетарской культуры», однако же, не закрыли, и ближе к концу 1920-х годов, когда главным редактором был А. Серафимович, а роль комиссара играл А. Фадеев, в «Октябре» наконец-то появились публикации, расцененные как событийные, – первая книга шолоховского «Тихого Дона» (1928, № 1–4), вторая книга панферовских «Брусков» (1929, № 7)…
Тогда же, впрочем, случился и первый скандал: в сентябрьском номере за 1929 год, подписанном в печать А. Фадеевым, был напечатан рассказ А. Платонова «Усомнившийся Макар», и «наверху» он категорически не понравился.
Я, – покаялся Фадеев в письме Р. Землячке, – прозевал недавно идеологически двусмысленный рассказ А. Платонова «Усомнившийся Макар», за что мне поделом попало от Сталина, – рассказ анархический; в редакции боятся теперь шаг ступить без меня…
Каяться пришлось, впрочем, и публично – уже в ноябрьский номер «Октября» заверстали (одновременно с публикацией в журнале «На литературном посту») бичующую Платонова статью генерального секретаря РАППа Л. Авербаха «О целостных масштабах и частных Макарах», сопроводив ее примечанием за подписью Фадеева, Серафимовича и Шолохова, где сказано, что «редакция разделяет точку зрения т. Авербаха на рассказ „Усомнившийся Макар“ А. Платонова и напечатание рассказа считает ошибкой»[59].
Ожидавшихся оргвыводов сделано, однако же, не было. И более того, сия наука Фадееву впрок пока еще не пошла. Исполняя в 1931 году обязанности главного редактора на этот раз не «Октября», а «Красной нови», он в третьем номере этого журнала пропустил в печать отвергнутую ранее «Новым миром» «бедняцкую хронику» Платонова, которая так и называлась – «Впрок»[60]. Этот номер незамедлительно изъяли из продажи, а сам Фадеев мало того что был вызван на ковер к Сталину, так еще и принужден реагировать на негодующую сталинскую записку:
К сведению редакции «Красная новь». Рассказ агента наших врагов, написанный с целью развенчания колхозного движения и опубликованный головотяпами-коммунистами с целью продемонстрировать свою непревзойденную слепоту. И. Сталин. P. S. Надо бы наказать и автора и головотяпов так, чтобы наказание пошло им «впрок»[61].
Как Фадееву было реагировать? Естественно, обрушившейся на «литературного подкулачника» собственной статьей о том, что в повести дышит звериная, кулацкая злоба, тем более яростная, чем более она бессильна и бесплодна. <…> Коммунисты, не умеющие разобраться в кулацкой сущности таких «художников», как Платонов, обнаруживают классовую слепоту, непростительную для пролетарского революционера[62].
Оставим, впрочем, этот сюжет, сломавший жизнь Платонову, но, однако же, не Фадееву, который был спустя некоторое время лишь отставлен от редактирования «Красной нови». И скажем, что радикальные перемены в «Октябре», как и во всей советской литературной печати, произошли после постановления Политбюро ЦК ВКП(б) «О перестройке литературно-художественных организаций» от 23 апреля 1932 года. Ассоциации пролетарских писателей в один момент были ликвидированы, их претензии на роль «гегемона» отвергнуты, и должность главного редактора «Октября» на долгие (хотя и с перерывами) десятилетия занял Федор Панферов, а в первый состав редколлегии вошли проверенные А. Афиногенов, А. Безыменский, А. Жаров, В. Ильенков, М. Огнев, А. Сурков, М. Шолохов, И. Нович.
Их не бог весть какой уровень ясен – учитывая, что Шолохов, продолжая печатать «Тихий Дон» в журнале, деятельного участия ни в каких редколлегиях сроду не принимал. Ясно и то, что власти, одобряя забытую ныне классику соцреализма – «Ведущую ось» В. Ильенкова, «Большой конвейер» Я. Ильина, «Ненависть» И. Шухова, «На Востоке» П. Павленко, «Станицу» В. Ставского, «Кочубей» А. Первенцева (1937), «Горячий цех» Б. Полевого (1939, № 8–11), – за журналом продолжали послеживать. Так, например, 4 августа 1939 года Оргбюро ЦК приняло даже специальное постановление в связи с тем, что на страницах журнала «Октябрь» поэт И. Сельвинский под видом «лирики» протащил своеобразную арцыбашевщину – пошлые и циничные, насквозь буржуазные взгляды по вопросу об отношении к женщине.
За эту «грубую политическую ошибку», допущенную в № 5/6, влетело и члену редколлегии В. Ильенкову, подписавшему номер к печати, и Главлиту, проявившему вдруг «гнилой либерализм»[63].
Но особенно грозно громыхнуло в годы войны, когда Панферов эвакуировался в Челябинск и все дела в журнале вела ответственный секретарь редакции Минна Юнович. Вот эта-то, – по оценке С. Боровикова, – «представительница „социологической школы“, автор серых предисловий к массовым изданиям классики и таковых же статей о М. Горьком»[64] и приняла на себя вину за публикацию в № 6/7–8/9 за 1943 год «аморальной», «пошлой антихудожественной» и «вредной» повести Михаила Зощенко «Перед восходом солнца», которая – процитируем постановление Президиума ССП от 22 декабря 1943 года[65] – претендуя на, якобы, «научные» изыскания, на деле уводит читателя в область узко-личных, мелких обывательских переживаний, далеких от жизни советского народа, в особенности в дни войны[66].
Инициатором всех этих фиоритур стал А. Жданов, главный на то время партийный идеолог, который, санкционировав появление в журнале «Большевик» письма «ленинградских читателей» против Зощенко, сопроводил рекомендацию к печати указанием: «Еще усилить нападение на Зощенко, которого нужно расклевать, чтобы от него мокрого места не осталось»[67].
Уже подготовленные к печати завершающие части книги «Перед восходом солнца» были остановлены[68] – несмотря на безуспешные попытки ошельмованного (и ошеломленного) автора объясниться в письмах к Сталину. Что же касается совсем уж крутых репрессий, то они были временно отложены. Применительно к Зощенко на 3 года – до уничтожающего постановления «О журналах „Звезда“ и „Ленинград“». Применительно к Юнович[69] – до июля 1945 года, когда руководители Союза писателей Н. Тихонов и Д. Поликарпов в письме Маленкову и Жданову предложили Юнович из редакции убрать, а руководителем вновь утвердить Панферова с редколлегией в составе: Б. Полевой (зам. отв. редактора), В. Ильенков, Ю. Лукин, П. Павленко, А. Первенцев, С. Щипачев[70].
Так начались годы, самые мрачные в истории советской литературы, но для Панферова и его помощников счастливые.
Антисемитом он не был и в самый разгар травли евреев-космополитов, преодолевая сопротивление редколлегии, предложил самому безродному из безродных и отовсюду выброшенному Ю. Юзовскому печататься именно в «Октябре», то есть, – пишет рассказавший эту историю С. Алешин, – «в решительные и трудные минуты умел вести себя достойно. Не каждому дано»[71]. Однако присяжные критики «Октября» знали дело туго и в бесчисленных статьях почем зря крошили низкопоклонников и наймитов империализма или после затравочной статьи А. Фадеева «Задачи литературной критики» (1947, № 7) в течение полутора лет относительно мирно судили-рядили о несравненных достоинствах социалистического реализма. Стихи начальственного неудовольствия тоже не вызывали, а центральные прозаические публикации той поры – «Белая береза» М. Бубеннова (1946), «Повесть о настоящем человеке» Б. Полевого (1946, № 7–11), «Алитет
