Текст Достоевского. Историко-филологические разыскания - Петр Александрович Дружинин
Чем дальше автор отходит от своего произведения, тем – обычно – меньше интересуют его вопросы обработки, и обычно, если произведение издается много раз, то, начиная с некоторого момента, мы имеем простые перепечатки, и авторское участие в этих изданиях сводится к нулю. В большинстве случаев в авторских переработках преобладают чисто стилистические изменения отдельных фраз и слов. <..> Но параллельно с авторской работой при переизданиях происходит механическая порча текста последовательными перепечатываниями. Самое внимательное наблюдение не сможет предохранить текст от медленной порчи. С этой точки зрения наиболее гарантирующим от чуждых автору искажений является почти всегда первое издание[8].
Это издание, как и труд ленинградских текстологов, высоко оценили современники. В. Л. Комарович уже в 1934 году, рецензируя работу К. И. Халабаева и Б. В. Томашевского, заключил, что «редакторами осуществлена большая и ответственная задача: прочно установлен окончательный авторский текст Достоевского»[9]. Приведем в данной связи и отзыв Б. М. Эйхенбаума об этом издании, написанный им в 1952 году в проспекте неосуществленной книги «Очерки советской текстологии»:
Особенно значительным и новым для своего времени было издание сочинений Достоевского. Во-первых, до этого издания настоящей текстологической работы над его произведениями не проводилось – и при сверке обнаружилось такое же (если не большее) количество извращений, пропусков и грубых опечаток, как и в изданиях других классиков. Во-вторых, к основным текстам произведений были приложены очень интересные приложения: таблицы разночтений всех прижизненных изданий и некоторые дополнительные материалы по истории текста. Таким образом, это издание художественных произведений Достоевского (как и издание «Каменного гостя» <1919 года, с текстом, выверенным по рукописи А. Л. Слонимским. – П. Д.>), оставаясь массовым и популярным, приобрело вместе с тем научный характер, благодаря чему оно не утратило до сих пор своего текстологического значения[10].
Здесь отметим, что впоследствии и ленинградские текстологи склонялись к тому, чтобы априорно считать наиболее авторитетным источником текста писателей последнее прижизненное издание. Это можно заключить по отзыву Б. В. Томашевского на написанную Б. М. Эйхенбаумом в 1955 году статью «Текстология» для второго издания Большой советской энциклопедии (статья вышла без подписи автора в сильно переработанном виде[11]). В данной связи Борис Викторович пишет:
Я бы возразил против фразы «При установлении основного текста… последним при жизни автора». Дело не в авторитетности последнего издания, а в том, что оно содержит наиболее завершенный и обработанный текст, т. е. текст, который мы признаем наиболее совершенным отражением мысли и мастерства писателя[12].
Необходимо также сказать о том, что именно это издание сочинений Ф. М. Достоевского было подготовлено в условиях наименьшего идеологического давления на текстологию как академическую науку. В доказательство своих слов приведем цитату из рецензии К. Н. Григорьяна, написанной более чем через десятилетие после окончания этого издания, но необходимую в условиях травли Б. М. Эйхенбаума:
Довольно распространенным является взгляд на текстологию как на нейтральную область. Это – вредное заблуждение. Совершенно ясно, что идейные позиции литературоведа, его методологические принципы и здесь дают себя знать, отражаясь на результатах текстологических изысканий. Наблюдается порочная тенденция изучать текстологические проблемы в узко-специальном плане, в отрыве от рассмотрения идейно-художественной концепции произведения в целом[13].
Это издание также стало этапом в развитии научной текстологии. При этом сама текстологическая работа была в ту эпоху внове для массовых изданий, почему к этому собранию сочинений были предъявлены претензии не только в связи с предпочтением ранних редакций, хотя формально существовали и более поздние, «окончательно установленные» автором, но и в связи с внесением корректив по другим прижизненным изданиям:
Выбрав по своему усмотрению те или иные издания, с которых перепечатывались отдельные произведения, – редакция без всяких оговорок вариантами разночтений различных изданий распоряжалась, как ей заблагорассудится[14].
Кроме того, была в рецензии и откровенная напраслина, так что Б. В. Томашевский и К. И. Халабаев даже были вынуждены указать на ошибки рецензента[15].
Что касается выбора ранних редакций как источников дефинитивного текста, то даже несмотря на разъяснение в книге Б. В. Томашевского впоследствии А. Л. Гришунин, приводя некоторые положения рецензии Н. Зеленова, в целом солидаризировался с мнением, что в издании имеется «необоснованный выбор ранних редакций в качестве основного текста»[16], и охарактеризовал работу Б. В. Томашевского и К. И. Халабаева как «погоню за новациями», вылившуюся в «нездоровое „соревнование“ текстологов»[17].
Поскольку налицо довольно важный аспект истории отечественной текстологии, позволим себе некоторое отступление. В целом слова А. Л. Гришунина обнажают те противоречия, которые действительно существовали в послевоенные годы между текстологами двух столиц. Скажем, когда в начале 1955 года Б. В. Томашевский рецензировал статью «Текстология» для Большой советской энциклопедии, он указывал:
Коснусь и библиографии. Недостатком ее я считаю то, что в ней даже не упомянуты единственные две книги, посвященные специально вопросам текстологии. Это Г. О. Винокур – «Критика поэтического текста», М., 1927, и моя «Писатель и книга» (очерк текстологии), Л., 1928. Эти книги в значительной степени устарели, но до сих пор ничем не заменены. Ожидать же что-нибудь от организаторов совещания по текстологии <в ИМЛИ> 1954 г. не приходится[18].
Впрочем, на совещании 1954 года высказался сам Борис Викторович:
Ряд текстологов оспорили возможность применения в текстологии единого принципа «ненарушимости воли автора», отвергли понятие «канонический текст», как неправомерно категоричное; главным путем текстологии объявили изучение истории текста. Решительным оппонентом заслушанного на совещании доклада (В. С. Нечаевой) выступил Б. В. Томашевский. В исключительно яркой речи он сказал, что текстология не приемлет никакой рецептуры; «канонический» текст невозможно установить, потому что сама действительность не поддается канонизации; не может быть реализован и принцип «воли автора»; основа текстологии – вся филологическая наука, «понимание» писателя и его текста[19].
Б. М. Эйхенбаум в начале 1950-х годов сам работал над монографией «Очерки советской текстологии» для издательства «Искусство», которую он писал по инициативе редактора издательства А. Э. Мильчина, но замысел не был осуществлен, хотя до последних дней Борис Михайлович лелеял надежду о написании этой книги[20]. А когда он писал по заказу того же издательства предисловие для второго издания книги Б. В. Томашевского «Писатель и книга», то А. Э. Мильчин, в высшей степени благожелательно
