Журнальный век. Русская литературная периодика. 1917–2024 - Сергей Иванович Чупринин
Поистине, – десятилетия спустя говорил Ганичев, – это была программа, воссоединяющая героическое прошлое и сегодняшнюю жизнь молодого поколения на фоне «молодежной субкультуры», утверждении о «коренном отличии молодого поколения от отцов», как якобы революционного постулата. На фоне революционаризма, развернувшейся культурной революции хунвейбинов мы соединяли руки поколений, говорили об общих духовных, исторических, культурных ценностях древней дореволюционной Руси и Советского Союза. Все наше! А не как у псевдоисториков Покровского и Минца, втаптывавших в грязь всю дореволюционную эпоху как недостойную. Конечно, это был исторический прорыв к обществу, ибо оно чутко откликнулось на обращение, распечатанное в сотнях тысячах, письмо расклеивалось в библиотеках, клубах, перепечатывалось в книгах, местных газетах[107].
Слова «Берегите святыню нашу!» стали названием постоянного раздела в журнале, а рубрика «Комментирует Владимир Турбин», разумеется, исчезла, будто ее и не было. Редколлегию в апреле 1966 года еще раз радикально обновили, убрав из нее «ненадежных» Артема Анфиногенова, Владимира Амлинского, Юрия Казакова, Веру Кетлинскую, Анатолия Приставкина, Александра Рекемчука, и эти перемены, – по словам М. Лобанова, – в какой-то мере были, можно сказать, маленьким идеологическим 1937 годом, когда журналу с его новым, русским направлением предстояло очиститься от чуждых ему элементов в преддверии решающих событий «холодной войны», которая на этот раз окончилась для нас поражением[108].
Пришли иные времена, и на журнальных страницах взошли иные имена: Илья Глазунов с записками художника «Дорога к себе» (1965, № 10–12), Владимир Солоухин с «Письмами из Русского музея» (1966, № 9–10)[109], Дмитрий Балашов с историческим романом «Господин Великий Новгород» (1967, № 6–7). Что же касается самой редакции, то вес в кругу советчиков Никонова набрали критик Виктор Чалмаев, ставший в 1966-м заместителем главного редактора после ухода Ганичева на пост заведующего отделом пропаганды и агитации ЦК ВЛКСМ, поэт Сергей Викулов, а с 1968-го в роли первого заместителя заявил о себе еще и романист Анатолий Иванов. А главным идеологом стал Михаил Лобанов.
Он еще 20 августа 1964 года напечатал в «Литературной газете» статью «О „веселых эскападах“ на критической арене», где в пух и прах разнес молодогвардейские колонки В. Турбина (Литературная газета. 1964. 20 августа). Ему не возразили, но, против ожидания, «позвонили из „Молодой гвардии“ и по поручению главного редактора Анатолия Никонова попросили что-нибудь написать для журнала»[110].
Выждав год, Лобанов написал, и в ответ на его пламенный фельетон «Нахватанность пророчеств не сулит…» (1965, № 9) о поэме Е. Евтушенко «Братская ГЭС», – как он сам вспоминает, – «в редакцию журнала хлынули письма в защиту Евтушенко, с яростными нападками и руганью в мой адрес»[111], а сам суровый зоил проснулся знаменитым.
Еще бы! Конечно, Евтушенко в ту пору не одними молодогвардейцами воспринимался как мальчик для битья, но впервые строй мысли шестидесятников был оспорен не с позиций классической литературы или ортодоксального марксизма советской выделки, а с точки зрения, которую назовут «почвеннической» или «неославянофильской». Слова «русофобия» в ходу еще не было, но автор поэмы был уже обрисован как ненавистник России и всего русского, национального:
Евтушенко разговаривает с историей, как с какой-нибудь поклонницей стихов на читательской конференции… Один из авторов в восторге от главки «Стенька Разин», тут сплошные восклицания: «этого Стеньку забыть нельзя», «это зрело» и проч… А чем восхищаться? Один выдавливает прыщ, другой прет, «треща с гороху», девки под хмельком «шпарят рысью – в ляжках зуд» и т. д. Автору кажется, что это хорошо, а ведь это отвратительно!..
Отныне программные статьи Лобанова пошли одна за другою: «Чтобы победило живое» (1965, № 12), «Внутренний и внешний человек» (1966, № 5), «Творческое и мертвое» (1967, № 4), «Просвещенное мещанство» (1968, № 4), «Боль творчества и словесное самодовольство» (1969, № 11) – и в каждой из них все настойчивее доказывалось, что «нет более лютого врага для народа, чем искус буржуазного благополучия» и что «не только высшие, образованные сословия, так называемая интеллигенция, но и народ в целом подвержен разлагающему влиянию…»[112]
Чьему?
Про «образованщину», как и про «русофобию», тогда еще и слуху не было, о «малом народе» и «пятой колонне» речи тоже пока не шло, так что в соответствии с лексиконом тех лет Лобанов рассуждал о «просвещенном мещанстве», давая понять, что врагом (своим и народа) он считает городскую интеллигенцию, пораженную «американизмом духа»[113], и что фамилии у этих «разлагателей народного духа»[114], «у этой ядовитой, поистине инородной публики»[115] по большей части еврейские.
Так – выступлениями Лобанова и следовавших в его кильватере В. Чалмаева, А. Ланщикова, С. Котенко, В. Петелина, О. Михайлова, других молодогвардейцев – обнаружила себя третья, помимо «Нового мира» и «Октября», идеологическая, и, по сути, тоже оппозиционная, сила в литературе, да только ли в литературе? И, естественно, встретила решительный отпор: как со стороны октябристов (см., например, статью заместителя главного редактора П. Строкова «О „народе-Саврасушке“, о „загадках“ русского характера и исканиях „при свете совести“» в декабрьском номере «Октября» за 1968 год), так и со стороны новомирцев (см. статьи И. Дедкова «Страницы деревенской жизни» в мартовском и А. Дементьева «О традициях и народности» в апрельском номере «Нового мира» за 1969 год).
Удар со стороны классово близкого «Октября» молодогвардейцы пропустили, а вот И. Дедкову и Дементьеву ответили предельно резко – открытым письмом «Против чего выступает „Новый мир“?» («Огонек». 1969. № 30. С. 26–27), которое было подписано тремя главными журнальными редакторами М. Алексеевым («Москва»), С. Викуловым («Наш современник»), Н. Шундиком («Волга»)[116], первым секретарем Ленинградской писательской организации А. Прокофьевым, авторитетными у власти литераторами П. Проскуриным, В. Закруткиным, А. Ивановым, С. Ворониным, В. Чивилихиным, С. В. Смирновым, С. Малашкиным[117].
Конечно, эта полемика – как со стороны новомирцев, так и со стороны молодогвардейцев – была, будто битым стеклом, пересыпана цитатами из основоположников и партийных постановлений, клятвами в преданности единственно верному курсу начальства. О многом приходилось говорить обиняками, однако читать между строк все тогда были обучены. Так что власть, свято блюдущая правила «не колыхай» и «не высовывайся», забеспокоилась, и над спорщиками нависла тень скорой расправы.
«Новому миру» дали пожить всего несколько месяцев – до февраля 1970 года, но не поздоровилось и «Молодой гвардии». Причем, – вспоминает М. Лобанов, – «травили нас, русских патриотов, не столько КГБ, сколько литературная сионистская банда, засевшие в ЦК русофобы, агенты влияния»[118]. Попытки ведущих молодогвардейских авторов заступиться за своего главного редактора перед секретарем ЦК КПСС П. Демичевым и Е. Тяжельниковым, сменившим С. Павлова на посту первого секретаря ЦК ВЛКСМ, к успеху не привели. Журналу вменили в вину отступление от ленинских принципов партийности, внеклассовое толкование народности, идеализацию дореволюционной России, прочие прегрешения,
