Крутые парни и второй пол - Сьюзан Фрайман

умаляющей, или, как в данном случае… нивелирующей его черноту»[329]. Впрочем, как было отмечено выше, критики вроде Филиппа Брайана Харпера показали, что националистические стандарты аутентичной черноты Джойс в глубине своей основаны на представлениях не только о расе, но и о гендере и сексуальности, особенно на превалировании гетеросексуальной мужественности. Так что совершенно неудивительно, что Джойс, предусмотрительно употребляя местоимения «он или она», пишет об афроамериканцах как о «черных людях»[330], а едва завулированной мишенью ее критики черноты Гейтса является его мужественность. Фактически, как только Гейтс достает свои большие теоретические пушки, чтобы утвердить свою мужественность в академии, где доминируют белые, он тут же подрывает ее для тех, кто воспринимает расу с точки зрения, актуальной за пределами Лиги плюща. Для афроцентричного мужчины или женщины с улицы танцевать замысловатый танец с Деррида – это значит не просто надеть белую маску. Это своего рода дрэг.

На претензии, подобные тем, что были приведены от лица Джойс в адрес черного постструктурализма «Фигур», Гейтс ответил цитатой Тины Тернер. «Что любви сделать, сделать со всем этим?» – спрашивает он в названии и эпиграфе к ответу на ее суровую критику. Затем он выражает несогласие с тем, что черные писатели/критики выражают свою «любовь» к черным читателям, скармливая им расовое самомнение. Наоборот, черные читатели «любят» черных писателей за то, что те предлагают им выполнить сложную экзегезу, необходимую, чтобы оценить кого-то вроде Болдуина (или Гейтса) по достоинству: «Вот что любовь должна, должна делать, Джойс»[331]. Однако цитата из Тины Тернер – нечто большее, чем красивая фраза, примененная в целях самозащиты. Во-первых, как предположила Макдауэлл, страстность именно этой песни именно этой певицы «сексуализировала» отношения Гейтса с Джойс, а учитывая заключенный Гейтсом союз с Бейкером, Джойс оказалась между двумя мужчинами[332]. Другими словами, песня Тернер провоцирует экономику интенсивной гетеросексуальности, усугубляющую уязвимость Джойс и подчеркивающую маскулинное превосходство Гейтса. Кроме того, использование хита из топ–10 как аргумента в научном диспуте перемещает сам этот диспут в сферу популярного. Таким образом, он опровергает обвинение Джойс в том, что утратил связь с большинством черных людей. Наконец, по той причине, что использование сленга является признаком настоящего чернокожего мужчины, Тернер помогает Гейтсу не только подчеркнуть расовую идентичность, но и снова указать на то, что он – мужчина. В следующем разделе я обращусь к книге «Означивающая обезьяна», вышедшей сразу после «Фигур в черном» и являющейся главным вкладом Гейтса в науку, чтобы показать, как в ней осуществлена та же самая расовая/гендерная стратегия, что и в ответе Гейтса Джойс. В «Означивающей обезьяне» Гейтс использует подозрительно фаллические тропы для описания манеры речи черных, снижая видимую значимость постструктурализма (который, хоть и в новой оболочке, но все еще лежит в основе его работы), и сосредотачивается на сленге, кодированном как язык мужчин. В этой книге Гейтс пытается возродить культурно резонансную афроамериканскую мужественность, которую «Фигуры», облаченные хоть в мужские, но узкобелые профессорские термины, поставили под угрозу.

Итак, расовая политика «Означивающей обезьяны», перескочившей от деконструкции к грязной дюжине[333], говорит сама за себя, так что моя цель – подсветить менее очевидную гендерную динамику, лежащую в основе этого развития. Как я уже писала, «Означивающая» использует несколько взаимосвязанных стратегий, чтобы осуществить переход от феминизирующей белой маскулинности к возродившейся черной. Во-первых, книга утверждает физическую и бесспорно гетеросексуальную мужественность через анатомические подробности и сексуальные практики самой Означивающей обезьяны и ее предшественника из религии Йоруба, Есу-Элегбары. А во-вторых, она адаптирует постструктурализм к черной терминологии, обнаруживая его связи с давними лингвистическими практиками и представлениями афроамериканцев, имевшими место еще в XVII веке. Гейтс встал на эту дорогу уже в своем эссе о Риде и уже поднял пыль к тому моменту, как набросился на Джойс: «Только черный человек, предавший забвению язык черных, может не понимать, что мы деконструируем язык белых людей – как „систему кодов или просто как игру“ – с 1619 года»[334]. В «Означивающей…» он вновь прибегает к утонченной аргументации в духе французской теории, но на этот раз маскирует ее, переводя термины на язык простого люда, искусно применяющего его в вербальных схватках в парикмахерских и в других публичных пространствах, менее доступных черным женщинам, чем мужчинам. И наконец, той же цели ремаскулинизации служит интерпретация Гейтсом романа Зоры Нил Херстон «Их глаза смотрели на бога», акцентирующая внимание на гетеросексуальной любовной линии, которая подана в самом романе с демонстративной иронией и которую решительно отметает литературная наследница Херстон Элис Уокер (ей посвящена последняя глава «Означивающей»). «Означивающая обезьяна» выполняет компенсаторную функцию в отношении «Фигур» и всеми возможными способами развивает модель гендеризации «мужского начала», предвосхищая еще более ярко выраженную маскулинность работ Гейтса 1990-х годов.

Несмотря на его могучий пенис

Черный трикстер, которого Гейтс называет Есу, – собирательный образ из различных божеств. Как объясняет сам Гейтс, для йоруба в Нигерии он Есу-Элигбара, для фон в Бенине он Легба, в Бразилии его зовут Ексу, на Гаити – Папа Легба и т. д.[335]. Есу, которого традиционно называют покровителем гадания, посредничества и толкования, а также связывают с двусмысленностью и неопределенностью жизни, становится для Гейтса убедительным символом понимания языка как игры и риторического конструкта, который берет начало в Западной Африке и получает продолжение в культурах черной диаспоры, в том числе и афромериканцев. Во всех культурных инкарнациях Есу повторяются три основные черты: низкий рост, темная кожа и гипертрофированная фалличность. Сам по себе этот последний факт был бы не столь удивителен. Что озадачивает, вводит в замешательство и даже раздражает, так это тот факт, что Гейтс совершенно отрицает связь Есу с маскулинностью, несмотря на огромное количество очевидных тому доказательств. Например, после описания почти на тридцать страниц Есу как мужчины, Гейтс начинает внезапно утверждать, что, «хоть я и писал о нем в мужском роде, Есу является бесполым или даже имеет два пола, как предполагают записанные мифы народов йоруба и фон, несмотря на его могучий пенис»[336]. Это «хоть» сопровождено оговорками, подтверждающими мужскую природу Есу, а утверждение Гейтса о его андрогинности так и остается бездоказательным, так как он не удосуживается что-то сказать об этом по существу.

Краткое изложение трансцендентности гендера Есу начинается с описания группы женщин, поклонявшихся божеству и обращавшихся к нему следующим образом: «Наши матери, ведьмы, почтение вам! / Если ребенок уважает старших, / Одежда будет удобно сидеть на его спине. / Наши матери, ведьмы, мы уважаем вас. / Есу, мы почитаем тебя также. / Наши