Златая цепь на дубе том - Борис Акунин

Ограничивать корыстолюбие Борис Иванович и не умел, и не хотел. Он был совершенно бесстыдным стяжателем, набрав себе вотчин, в которых трудились 50 тысяч крепостных. Своим произволом и алчностью Морозов спровоцировал Соляной бунт, о котором будет рассказано ниже. Царь еле спас своего учителя от расправы, но был вынужден отправить его прочь из столицы. На этом период всевластия Морозова (1645–1648) закончился.

Патриарх Никон

Гораздо более крупной фигурой являлся Никита Минов (1605–1681), в монашестве Никон. Не сказать, чтобы деятельность этого гиперактивного патриарха была продуктивной, скорее наоборот: он оставит государству две трудные, долгие проблемы — «украинский вопрос» и церковный раскол, но в масштабности Никону не откажешь.

Биография его необычна. Родом он был из низов — крестьянин. Выучился на приходского священника, обзавелся семьей и провел молодость вполне заурядным образом. Но страшное несчастье, смерть всех троих детей, побудила Минова и его жену принять постриг. Монах, а затем игумен Никон прославился своей религиозной истовостью и красноречием, обратил на себя внимание молодого царя Алексея, приручил монарха, легко попадавшего под обаяние сильных личностей, и с 1652 до 1658 года, на патриаршем престоле, определял всю государственную политику. За этот не слишком большой срок «патриарх и великий государь» (так его титуловали) успел наломать немало дров. «Он скучал покоем, — пишет историк Ключевский, — не умел терпеливо выжидать; ему постоянно нужна была тревога, увлечение смелою ли мыслью или широким предприятием».

По настоянию Никона тишайший царь ввязался сначала в украинскую смуту, затем в войну с Польшей, а потом еще и с Швецией.

Одержимый идеей Третьего Рима, который соберет вокруг себя все православные земли, а его самого сделает первым среди патриархов (всего их было пять, и старшим считался Константинопольский), Никон решил устранить накопившиеся за минувшие века канонические и ритуальные различия с зарубежным православием, в сущности малозначительные. Но провозглашенная им реформа произвела переполох среди духовенства, придерживавшегося старинных традиций. Произошел раскол. Многие священники, а с ними и их паства не приняли новшеств. Это откололо часть населения от государства идеологически и духовно. Раскольнические настроения в социальных низах станут формой пассивного сопротивления, а при всяком народном восстании (их в семнадцатом и восемнадцатом веке произойдет немало) сторонники «старой веры» будут примыкать к мятежникам.

Чрезмерное честолюбие привело Никона к падению. Количество влиятельных врагов патриарха всё возрастало, и они сумели настроить царя против фаворита, а Никон своей спесивостью еще и обострил ситуацию. Закончилось тем, что неконфликтный Алексей Михайлович через посредника известил патриарха, что более не желает его видеть. И сколько Никон потом ни пытался, к царю прорваться ему не удалось. Лишенный сана, он был сослан в дальний монастырь, откуда в Москву уже не вернулся.

Артамон Матвеев

Фаворит поздней поры этого царствования Артамон Сергеевич Матвеев (1625–1682) выдвинулся, когда государь был немолод. Чужой воле, как во времена Морозова или Никона, царь уже не подчинялся, но им можно было манипулировать, что Матвеев, человек способный и хитроумный, успешно делал.

Он тоже был выскочка, сын дьяка, то есть обычного чиновника, и тем не менее сумел подняться на самый верх, что при тогдашних «местнических» обыкновениях редко кому удавалось.

Боярского звания Матвеев удостоился лишь к пятидесяти годам. К тому времени он уже крепко держал в руках два основных направления государственной политики: украинские дела и дипломатию (руководил сразу двумя министерствами-приказами, Малороссийским и Посольским).

По своим взглядам это был «западник», сторонник сближения с Европой. Он женился на шотландке, завел у себя дома иноземные обычаи, к которым приохотил и царя. Когда Алексей овдовел, Матвеев в 1671 году сосватал ему свою воспитанницу Наталью Нарышкину, тем самым еще больше усилив влияние на царя.

Но когда престол унаследовал Федор, по матери из Милославских, члены этого сильного рода оттеснили могущественного министра от власти и устроили так, что он отправился в ссылку.

Казачество

На пространствах, протянувшихся вдоль степного порубежья обоих восточноевропейских государств, Московского и Литовского, селились ватаги лихих людей, кормившиеся набегами и наемничеством. Судя по тому, что они называли себя тюркским словом «казаки» («вольные воины»), а свои общины «куренями» (по-монгольски «кибиточный лагерь»), первоначально это были сообщества азиатского происхождения. Их предводители именовались «атаманами» («отцами людей»), командиры — «есаулами» (последователями ясы, то есть закона). Но отток крестьян, уходивших от закрепощения, привел к тому, что к шестнадцатом веку казачество уже состояло в основном из славян — русских и украинцев.

И Московская Русь, и Литва нуждались в защитном заслоне от крымских набегов. Сформировались две основные группы казачества: западная, жившая вдоль Днепра, опекалась польско-литовским государством; восточная, осевшая вдоль Дона, была связана с Москвой. Затем возникла еще одна область, где появились казацкие отряды — в Приуралье, где тамошние промышленники и купцы стали содержать отряды для защиты своих коммерческих интересов, а затем и для экспансии на восток.

В середине XVI века на днепровском острове Хортица возникло даже нечто вроде казачьей республики: Запорожское войско. Польская корона пыталась установить контроль над этой вольницей, но не очень получалось.

Зато московское государство, с его более высокой степенью централизации и управляемости, после Смуты, в которой казачество активнейшим образом участвовало, сумело более или менее приручить донской анклав, платя степным жителям жалованье деньгами и хлебом. Казаки несли сторожевую службу в степи, а во время войн вливались в царское войско, составляя одну из значительных его частей. Однако водились и непослушные атаманы, предпочитавшие «кормиться» самостоятельно. Обычно они нападали на крымские и ногайские земли, но бывало, что грабили и русских купцов, а потом каялись, просили у царя-батюшки прощения. Как правило Москва прощала — от неспокойных степных жителей пользы было больше, чем вреда, да и карательные экспедиции против легких на подъем донцов мало что давали.

До поры до времени, однако, казачество создавало проблемы главным образом для Речи Посполитой.

Два столичных бунта

При жестоком Иване IV, мучившем народ, и при слабом Федоре Иоанновиче москвичи вели себя смирно, обычая бунтовать против властей у них не было, ибо царь — уж какой он ни есть — поставлен Богом. Однако новые цари садились на престол явно не по воле Божьей, и опыт минувших лет показывал, что государя вполне можно свергнуть, даже убить. Плохо кончили и Федор Годунов, и оба Дмитрия, и Василий Шуйский. И, конечно, у москвичей была свежа память о том, как на Земском соборе 1613 года с ссорами