Сдавайся, это любовь… - Евсения Медведева
Чибисов
Наблюдал, как встревоженный грозой ветер швыряет сорванные листья по тротуару, как тягучая плотная пелена накрывает город, и тихо радовался, что тревожно теперь не только мне…
Внутри творилась такая же истерика. Сердце билось, как ненормальное, зубы скрежетали, а из ушей готов был повалить пар ярости. Парни даже не решались войти в мой кабинет, чтобы не огрести от нового начальника за какую-нибудь хрень.
Чибисова…
Хорошо звучит.
Мало того, звучит, это ощущается так же хорошо.
Не думал я, что это случится. Не то что у меня в планах было ходить бобылём до старости, нет. Просто меня никогда не затягивало в женщину настолько, что её близость и постоянный контакт из желания превращается в потребность. Тебе просто нужно дышать ею, видеть взгляд с хитрой поволокой, ловить каждый жест, движение головы, легкую улыбку. В ней важно все. Каждая мелочь приобретает какой-то глубинный смысл.
Моя.
И это не потому, что принадлежит мне, как брендовая тряпка, которой можно щеголять перед всеми, а потому что она становится неотъемлемой частью тебя: вторым легким, половинкой сердца, клочком души с её отпечатком, которому уже не суждено затянуться.
И вот сейчас, когда МОЯ упорно не берёт трубку, мне хочется превратиться в дождь и к херам затопить весь город своим бурлящим негодованием. А заодно и выкурить её из берлоги, где она прячется!
На работе её нет, Керезь яйца свои поставил, что у Сеньки её тоже нет. Завтра же скопирую её телефонную книжку. Нет! Сегодня же! Пусть выдаст мне все свои явки-пароли, а то не успокоюсь. Может, Витьке позвонить? Он-то наверняка знает, где его мать может прятаться?
– Ту-тук… Кирилл… – дверь скрипнула, нарушая так нужную мне сейчас тишину.
Обернулся и вновь вздрогнул от нелепой неожиданности… Уже три дня прошло, как меня пересадили в кабинет Гвоздя, а я все никак привыкнуть не могу. Прихожу на работу на автомате, и лишь на лестнице вспоминаю, что мой кабинет под номером 69 – уже и не мой вовсе. Начальство трясет меня, ждёт ответа, а я до сих пор в подвешенном состоянии прячусь за дверью с табличкой «ВРИО…». Но номерок я всё же с двери снял и приклеил поверх старого, отчего весь отдел, проходя мимо кабинета, гогочет в голос. Уж пусть лучше ржут, чем тихо пробираются по стеночке, как было при прошлом руководстве.
– Да! – открыл все окна, до сих пор надеясь прогнать дух Гвоздя, но стены настолько пропитались запахом валерианы и корвалола, что скоро фонить на всё здание начнут. Радиоактивная зона, блядь. Вот только на меня не действует.
– Можно к тебе? – Щипова проскользнула вдоль стеночки, ослепляя отрепетированной улыбкой, и, не дожидаясь приглашения, смело села в кресло напротив стола. – Мы утром как-то нелепо попрощались. До сих пор осадочек остался.
Галя попала к нам по распределению года три назад, кажется, и с тех пор не оставляет попыток пробраться ко мне в штаны. Красивая, спору нет. Но не Люсьен, определенно, не Люсьен. От той внутри факел вспыхивает, а от этой – раздражение. Бабушка всегда говорила, что остерегаться надо женщин, от которых зуд и чесотка просыпаются, так вот, это как раз про Щипову. Вроде и работает неплохо, и с подростками ладит, и с коллегами общий язык нашла, а на меня тоску напускают она и её вылизанный внешний вид.
– Галина Петровна, – я откашлялся и присел на подоконник, не желая сокращать дистанцию. – У вас конкретное дело? Или вы просто напакостить пришли? И давай сразу проинформирую, что у меня аллергия на кошек.
– На каких кошек? – Щипова вскочила, поняв, что неформального разговора уже не выйдет.
– На гадливых. Была у бабушки кошка. Муськой звали, кажется. Красивая, сука, белоснежная, а глаза голубые, как два кристалла, только ссала в туфли, гадина.
– И что же стало с этой кошкой? – Галя поджала губы и стала поспешно застегивать пуговицы на рубашке до самого горлышка.
– Отдали в другой дом, – я закурил и отвернулся к окну. – Так у вас ко мне конкретное дело? Или просто пакость?
– Заявление по сбежавшему мальчишке исчезло, – процедила она, опуская взгляд на сцепленные в нервозный замок руки.
– А оно не пропало, а было забрано, Галина Петровна. Мальчишка больше не подопечный детского дома, у него теперь есть официальные опекуны. Вот они и забрали заявление, поэтому не переживайте, все под контролем.
– Кирилл…
– Да?
– Я не хотела, – выдохнула она подобие извинения. Но даже памятнику вождю пролетариата, что мок под ливнем на бульваре, было ясно, что врёт Галка. Ещё как врёт. – Разрешите идти?
– Идите, Галина Петровна. Идите. И про кошку помните.
Когда дверь тихо закрылась, я вновь стал терзать телефон, пытаясь мысленно придушить автоответчик.
– Ну же, Люсёносек мой, скажи папочке, где ты? И тогда я, так и быть, накажу тебя любя…
– Товарищ майор! Или уже подполковник? – крякнул Монин, пряча улыбку, и ввалился в кабинет.
– Говори.
– Тут информация пришла, что Орлова выпустили под подписку, пока идут следственные мероприятия.
– Сука… – выругался, хотя прекрасно понимал, что прямых улик на Орла я так и не наскреб. Его люди вдруг перестали валить шефа, очевидно, надеясь на помощь в сокращении срока, а это могло приобрести очень нежеланный для меня поворот.
– Его надо посадить, Ярик! Спрятать от нормальных людей, изолировать! И для этого мне нужны факты. Только факты. Улики, свидетели, показания. Да что угодно!
– Знаю, поэтому и пришел. Есть у меня человечек в сети его ночных клубов, так вот он утверждает, что сегодня в «Пекле» будет важная встреча, – Монин задергал бровью и стал нервно потирать руки в предвкушении. – Пришел просить санкции.
– Информация достоверная?
– Чибис, ну не смеши меня! Сам знаешь, какие у нас агенты, – он закатил глаза. – Наркоманы, алкоголики и сутенеры. С точки зрения морали – совершенно ненадежные людишки, а с точки зрения раскрываемости – сойдет.
– Ладно, давай в
