Развод. Бумерангом по самые я... - Каролина Шевцова

всегда так делает - думает. Владлен был хорошим отцом, но это и не сложно, когда все заботы о детях лежат на другом родителе. Обо всех детях, включая его сына и мою Лену. Лёня никогда не задумывался, что с ними делать, чем кормить, как одевать, на какой кружок отвести, где взять на это деньги. И я не говорю про проблемы, с которым в принципе дети идут не к отцу, а маме, вроде ссоры с лучшим другом или первой влюбленности. Моему мужу доставались поделки, сделанные детьми со мной же и трепетное «я люблю тебя, папочка». Да, девочки обожали отца! Оно и понятно. Легко обожать того, кто щекочет, целует и дарит подарки, купленные мною же накануне. Чуть сложнее с тем, кто заставляет учиться, воспитывает, прописывает втык после родительского собрания и не пускает на лучшую в мире ночевку у лучшего в мире мальчика, куда вообще-то весь класс идет!

Так что да, Лёня отец хороший, потому что роль плохой мамы взвалила на себя я.

- Да, Казанский, они меня послушают, - соглашаюсь легко. - Но я не уверена, что в таком состоянии донесу им все верно. Ты же не хочешь, чтобы девочки во всем винили тебя?

- Они не станут!

- Конечно, не станут, потому что ты им все объяснишь правильно. Я в тебя верю.

На лице Казанского сомнения, вижу, как ему не хочется взваливать на себя эту проблему. А придется, я одна разгребать это не намерена. Чтобы хоть как-то вывести мужа из оцепенения, прошу:

- Лёнь, дай, пожалуйста, салфетку. Тушь потекла.

Лёня отворачивается, идет к другой части стола, как вдруг дергает ногой и принимается ругаться:

- Блин, это что тут такое мокрое? Тут кто-то что-то пролил?!

- Поздравляю, - равнодушно выдыхаю я, - твой Граф обоссался.

Муж недовольно хмурится. Наклоняется, шерудит рукой под столом, чтобы достать оттуда маленький пушистый комочек. Даже отсюда мне видно, как жалобно блестят его глаза.

- Ну чего ты? Испугался, да? Папа не будет тебя ругать. Наделал делов, такое бывает, ты же еще маленький.

Ага. Хоть маленький, а уже мужчина. Те тоже налаеют, а нам потом разгребать. Беру протянутые мне салфетки и принимаюсь убирать ими лужицу на полу. Не хочу, чтобы остался запах.

- Ты ведь заберешь собаку?

- Куда?

- Туда, куда собрался уходить.

Говорю тихо и уверенно, но так, чтобы не смотреть Лёне в глаза. Просто не вынесу этого – видеть и понимать, что уже все.

Казанский опускается на стул. Тот надсадно скрипит под его весом. Да, раскормила мужика. Думаю, его любовнице придется трудно, каждый день кашеварить такому борову. Я даже испытываю странное злорадство, когда представляю, что Лёня будет есть безвкусные салатики и доставку. Он ненавидит еду из доставки.

– Ну, как же? Карина, ты ведь несерьезно?

Он прижимает Графа не так крепко как раньше. А будто старается передать его обратно мне.

- Лёня, это твоя собака, - напоминаю мужу.

- Но она привыкла жить здесь. У нее здесь и миска, и лежанка, и пеленка. Ну, какой переезд?

- У тебя тут тоже, милый, были и миска, и лежанка, но это не помешало найти писю помягче моей.

- Карина!

От злости Влад сжимает кулаки. Граф пугается такой реакции и, соскочив с рук мужа, снова забивается под диван.

Ну да, я грубовата для изысканных манер Казанского. Ну, ничего, надеюсь другая окажется такой же возвышенной и нежной, мужу под стать.

- Ладно, я поняла. - Встаю на ноги, опираюсь рукой об стол, чтобы не шататься. У меня от нервов трясутся коленки и кажется, что вот-вот упаду. - Твоя собака это моя проблема. Не первая, так сказать.

- Если все будет хорошо, я, конечно, заберу Графа.

Вот, а теперь это волшебное слово отыгрывает назад. Не когда, а если.

Если будет – заберу. Если не будет – сама дрочись. Это только с собственными удовольствиями получается быть уверенным. Тогда на всю громкость звучит «когда». А как дело доходит до обязанностей, трусливо меняется на «если».

- Не утруждайся. Главное, уйди отсюда, поскорее, а то мне от тебя тошно.

И я не вру. Чувствую, как к горлу подкатывает ком и вместе со слезами хочется выблевать все это. Все то, что держу в себе – приличие, воспитание, манеры.

Если бы не они, уже бы крыла мужа матом, только успевай этажи считать.

- Я вещи завтра заберу. Или послезавтра. Хорошо? – Неуверенно мямлит Лёня. – Ты, главное, звони мне если что. Если любая помощь… или что-нибудь понадобится…в любое время, можешь набрать, я отвечу.

Он пятится задом, как какой-то вор. Закрываю глаза, лишь бы не видеть этого. Хочу запомнить своего мужа другим - величественным и сильным. Но вместо этого вижу лужу, наподобие тех, что оставляет Граф.

И не смотря на все это мне очень больно. И еще долго будет болеть, даже не смотря на то, что Казанский ушел. Так болит рука после ампутации и сердце после не случившегося счастья.

Щенок, почуяв, что мы остались одни, вылезает из под стола, прижимается ко мне мокрым брюхом и жалобно скулит. Плачет, вместе со мной. Осторожно беру его на руки, баюкаю, как ребенка, как делала со своими дочками, когда те были такими же крошками и реву. В голос. Надсадно. До хрипоты.

Я не позволю себе унизиться и не позвоню мужу, я справлюсь с болью по-другому. Вот так, отпустив ее со слезами и тяжелыми спазмами всхлипов. Засну на кровати, с маленьким, перепуганным щенком в руках. А завтра проснусь, переродившись – свободная, и совершенно пустая.

 

Глава 5

А на работу я прихожу вовремя.

Потому что разводы, предательства, сломанный будильник, пробки и даже апокалипсис не заставят меня опоздать сюда хоть на минуту.

Захожу в кабинет, делаю крепкий кофе, разбираю отчеты, отвечаю на письма, договариваюсь о встречах. Общаюсь с коллегами и даже провожу совещание. Все как обычно. Кроме дыры в грудной клетке. Дыра растет, ширится, но никто кроме меня ее не замечает.

- Карина Викторовна, - слышу знакомый голос. – Я стучала, стучала, а вы молчите. Подумала, может, нужна помощь?

Лена жмется на пороге и испуганно оглядывает кабинет.

- Извини, - снимаю очки, кладу их на стол, жмурюсь. Я так отключилась, что даже не слышала стук в дверь. Смотрю на часы – рабочий день давно закончен, а значит, в школе остались только я