Сельский шик для мажора - Даниэлла Ник
Слегка пошатываясь, я добираюсь до поста, и загружаю его карту. Сергею Александровичу сорок шесть лет. Читаю анамнез, он прошел курс химиотерапии, и сейчас в ожидании донора на пересадку костного мозга. Я не особо в этом разбираюсь, но понимаю, что поиски могут затягиваться на долгие годы. Вчитываюсь в назначения препаратов, историю болезни и заключения специалистов. Голова просто идет кругом. Одна я не вывезу, мне срочно необходимо с кем-то поговорить. Мама возвращается завтра, а бабушке это вываливать страшно. Мало ли, как она отреагирует. Мысли хаотично двигаются внутри черепной коробки, и постепенно я успокаиваюсь. По сути, это такой же пациент, как и все остальные. Ничем не примечательный.
Спустя некоторое время, я заглядываю к нему в палату, чтобы снять капельницу. Мужчина сладко спит. Матч давно закончился, я тихонечко выключаю телевизор, и выхожу за дверь. На сегодня задач у меня больше нет, и я беспокойно засыпаю на неудобном диванчике, поджав под себя ноги.
На утро меня возвращают в терапию, где я успеваю пройти по двум палатам, раздать направления на анализы, а затем, наконец, иду в душ. Рома должен приехать через пятнадцать минут. Я как раз укладываюсь, и, попрощавшись с коллегами, выпархиваю из клиники.
– Привет! – целует он меня в щеку. – Ох, спиртом от тебя воняет. Пили всю ночь?
– Да ну тебя! – заливисто хохочу я. – У тебя когда-нибудь закончатся шуточки про врачей? Сколько работаю, не видела, чтоб они спирт глушили.
– Ты еще зеленая, Смышляева. На втором курсе обязательно предложат. Как смена?
– Нормально! – пожимаю я плечами. Мы выезжаем со стоянки клиники, а навстречу нам движется знакомый рендж-ровер с тремя семерками.
– О, Кремль! – мигает ему фарами Рома. Тот мигает ему в ответ, я выхватываю взглядом Матвея. Он видит меня, это точно. Волосы его слегка отросли, а еще борода стала длиннее. Вообще, он выглядит более солидно, раньше был мальчишкой. Я киваю ему, в знак приветствия, а он мне машет в ответ. Без улыбки. – К отцу приехал, наверное.
– Да, я вчера с ним познакомилась, – чуть поморщившись, сообщаю я. Голова очень сильно начинает болеть от переживаний. – Капельницу ставила.
– Кремль вряд ли будет на Дне рождения. Как отец заболел, он вообще никуда не ходит.
– Давно он болеет?
– Осенью диагностировали. Ждет пересадки костного мозга, донора ищут. От родного брата не подошел, а Машка еще маленькая.
– А Матвей не согласился?
– А причем тут Матвей? Как я понял, только у родственников брать можно?
– Но он ведь сын.
– У Матвея биологически другой отец. Сергей Александрович усыновил его, когда тот совсем мелким был, – поясняет мне Рома, слегка позевывая.
А я просто в крошку рассыпаюсь от новостей.
Глава 44. Матвей
– Привет, пап! – широко улыбаюсь, заходя в больничную палату.
– Привет, сын! Ты рано сегодня! – тянет ко мне ладонь для приветствия. Она сухая и горячая.
– Решил заскочить перед работой. Как ты?
– Как я? Да нормально. На майские должны домой отпустить. Сколько еще мне тут валяться? Тоска зеленая.
Так странно его наблюдать на белых подушках. Сколько помню, папа всегда был сгустком энергии. Активный, подтянутый, спортивный. Никогда не болел. Новость о его диагнозе прозвучала как гром среди ясного неба. Они с мамой и сестрой как раз вернулись из Турции. В это же время началась вся эта свистопляска с Аленой. Меня вообще выбило из колеи.
Как могли, мы подключили все связи для папиного лечения, но раку похер, кто ты. Безжалостно высасывал из него все силы. После первой химии забрезжил свет в конце тоннеля, но ненадолго. Спустя месяц, показатели крови снова ухудшились. Донор костного мозга никак не находится. О том, что отец мне неродной я знаю давно. Еще лет в семь мне об этом рассказали добрые люди в школе.
Мой биологический отец бросил нас с мамой, когда мне было два годика. Я его не помню, совсем. Мама с папой были коллегами, много времени проводили вместе, и поженились. Отец без тени сомнения усыновил меня. Дал фамилию и отчество. Долго они с мамой не могли родить малыша, потом она чудом забеременела. Беременность протекала сложно, почти весь срок мама лежала. Машка родилась восьмимесячная, с легкими была какая-то проблема, и ее выписали только через три месяца.
Я отлично помню этот нервяк, который постоянно нас преследовал. Но, слава богу, все обошлось. Сейчас Мелкая совершенно здорова.
С отцом у нас отличные отношения. Он очень мудрый, понимающий, за всю жизнь на меня даже голоса не повысил. Единственное, о чем я догадываюсь, он периодически изменял маме. Несколько раз я заставал их в его кабинете, когда они выясняли отношения. Она была вся слезах, а он на коленях просил прощения. Потом они обязательно мирились, и снова была идеальная семья.
– Новостей о доноре нет? – выныриваю я из своих воспоминаний.
– Неа, – грустно усмехается папа. – Донор тоже не панацея, всего в двадцати пяти процентах случаев все проходит удачно.
– Но это же лучше, чем ничего! – восклицаю я. – Надо бороться, до последнего!
– Ладно, не будем обо мне. Что у тебя нового? Что решил со стажировкой в Израиле?
– Еще думаю. К пятнадцатому мая надо дать ответ.
– А что тебя останавливает?
Я неопределенно пожимаю плечами.
Любой другой с радостью бы ухватился за эту возможность, но не я. Вообще, после Аленки, из меня словно жизнь вынули. Все серое и пресное. С друзьями не помню, когда встречался в последний раз. И, походу зря. Борзый вот времени не теряет. Когда увидел в его тачке белокурую Аленкину голову, чуть умом не ебнулся. Сидит, глазищами на меня смотрит, довольная. Сука!
От злости чуть зубами не заскрипел. Бортанула меня, и живет себе, в хуй не дует. И Борзому ничего не предъявишь. Мы не вместе, она вольна
