Прощай! Люблю тебя до неба! (СИ) - Волкова Виктория Борисовна

А та молчит. Меня колпашит по-черному. Чуть сильнее сдавливаю тонкие пальцы, и Алена словно отмирает.

— Д-да, согласна, — произносит тихо и четко. С души будто камень падает. Все. Моя она! Моя жена.

Отец уже протягивает фамильные кольца, которые носили дед Жора и бабушка Майя, счастливые люди, прожившие вместе до золотой свадьбы. Наши ангелы-хранители. Носить их кольца — честь для меня и моей жены. Витые с бриллиантами и надписью с тыльной стороны ободка.

Просто люблю!

Надеваю колечко на тонкий Аленкин палец.

— Люблю тебя, — шепчу еле слышно.

— Ты невероятный, — в восторге откликается Алена. Надевает мне мое кольцо. И я, не дождавшись команды от регистратора, сгребаю жену в охапку.

— Моя! — только и могу выдохнуть.

Первым расписываюсь в толстой книге в черном переплете. Кошусь на надетые кольца и наши паспорта, лежащие рядом на столе.

«Хоть бы кто сфотографировать додумался!», — вздыхаю запоздало. И слышу, как щелкает затвор фотоаппарата.

Сэм! Молодец, брателла!

Наблюдаю, как вслед за мной свою роспись ставить Алена. Старательно выводит Е.Гус…

А тетка из ЗАГСа уже ставит штампы в наши паспорта.

«Интересно, а отметка о регистрации брака с Плеховым успели поставить?» — сжимаю в ярости челюсти. И получив паспорта, первым делом смотрю.

Нет. Чистая страница. Только наша ксива на ней синим облаком красуется.

Валдаев.

Валдаева.

— Ты все предусмотрел, бро, — сжимает мое плечо Сэм, когда Алена отходит к моей матери.

— Не все, — цежу холодно. — За тобой все время проверять надо. Какого не проверил ее брата? Он из прокурорских. Решать что-то надо, — роняю, наблюдая, как Алена что-то говорит моей племяннице Лере. Обнимает ее за плечи, а затем выходит из комнаты.

Какого хера?

Иду следом и сталкиваюсь с женой в гардеробной.

— Что-то случилось? — ловлю обескураженный взгляд.

— У меня тут шоколад лежал. Я забыла с собой увезти, — растерянно тараторит Алена. — Хотела Лерочке подарить. А его тут нет, неудобно…

— На, отдашь Лерке, — вытягиваю из кармана тысячную купюру. — А с шоколадом надо разобраться. Наверняка прислуга стащила. Ты где его оставляла?

— Здесь, — показывает Алена на полку, где еще недавно лежали ее красивые туфли. Теперь они на веки вечные останутся в Вербном. На свадьбу я ей их надеть не позволю. Ничего не должно напоминать о Плехове. Даже косвенно.

Теща их выкинуть пожалеет. Так и будут валяться по шкафам. Ни уму, ни сердцу.

— Альберт, не надо. Ну взяли и взяли…

— Как скажешь, любовь моя, — целую в висок нежную и добрую девочку.

При первом же удобном велю Сэму разобраться. Из наших шкафов прислуге брать ничего нельзя. Отец не терпит воровства. Пусть даже украдена коробка шоколадных конфет.

— Нормально! Кто же это додумался? — фыркает он. — Да, бро, я порешаю.

— Хорошо, — киваю я и сосредотачиваю все свое внимание на жене. — Какая же ты красивая в этом сарафане, — шепчу, усаживаясь рядом на диван. Обвиваю рукой талию. Наблюдаю, как горничные накрывают столы. Провожу пальцем по бриллиантовому колье. — Люблю тебя.

— Как любишь? — поднимает на меня игривый взгляд Аленка.

— Просто люблю тебя, жена, — протягиваю через пальцы тонкий блондинистый локон. — И ты со временем влюбишься в меня.

— Хорошо бы, — задумчиво тянет она. И мы вместе заговорщицки смеемся.

Глава 49

Лена моя уехала. Только об этом и могу думать. Где она? С кем? Как-то быстро все получилось. Случайность или подстава?

Но Андрюха сказал, вроде пациенты ее благодарные!

Слишком благодарные, твою ж мать!

Сжимаю кулаки. Отхожу к окну. Надо придумать, как выкрутиться из дурацкой ловушки, и ехать за Леной. Объяснить ей все.

По двору деловито разгуливает Ксюхин отец. Что-то объясняет жене. А потом устраивается на лавке спать. Караулит меня, гад.

Придется через окно.

Открываю створки и тут же слышу злой голос отца.

— Даже не думай, Олег!

Твою ж мать! Они меня насильно женить на этой лахудре решили. Ладно, этот дикий мужик из Тюмени. А мои? Тоже против меня играют? Почему?

От отчаяния хочется выть.

Я все потерял. Семью, любимую. Сейчас еще и жизнь свою просру.

«Если выход из дома только через ЗАГС, я схожу туда с этой тупой телкой. А наутро разведусь», — думаю мстительно.

«Но тогда придется алименты за чужого ребенка платить», — морщусь как от боли. С какого хрена, собственно?

В любом случае ЗАГСа не миновать. Зайду, распишусь, и за Ленкой рвану. Она должна понять. Я не виноват! Если она не поймет…

Тогда жизнь моя закончится. Зачем жить, если без Ленки?

Подскакиваю с кровати. Спускаюсь вниз на первый этаж. Кошусь на дядьку Гену, маминого брата, задремавшего в кресле. Надо же! И его вызвали!

Прохожу через зал к стенке, где мать хранит выпивку. Беру с полки бутылку водки ноль семь. С сомнением гляжу на нее.

Нет! Для полного отрубона явно недостаточно.

Снова заглядываю в ящик секретера, который мать важно называет баром. Бар! Твою налево.

На заднем плане маячит большая бутылка «Финляндии». Отцу кто-то подарил на день рождения. Трогать нельзя. Но это в обычной жизни. А сейчас у меня форс-мажор.

«Ты пошел против меня. Поддержал врага», — думаю мстительно. Выуживаю бутылку. Нечаянно звякаю ей о другие. Дурацким звоном бужу дядю Гену.

— Олежка… Ты чего? — бубнит он сонно.

— Да нормально все, — мотаю головой.

— Ты это… Не вздумай сбежать, — предупреждает он тихо. — Там во дворе тесть твой с пистолетом ходит. Бандит какой, что ли? Батя дежурит у огородов. Ольгу он предупредил… Она собак на ночь спустила.

— Да куда я с подводной лодки, — морщусь раздраженно.

Ишь, суки, со всех сторон обложили!

Сжимаю в руке бутылку. Иду к себе. И только в спальне спохватываюсь. Бл. дь. Я же стакан не взял.

«Ну да ничего! Из горла войдет больше» — Пытаюсь отрыть бутылку.

Но сколько ни кручу, насечка не рвется. Тут бы ножом поддеть. Но спускаться неохота. Родня подумает, что я решил самоустраниться, и поднимет вой.

Хотя по мне никто плакать не станет. Я для всех — расходный материал. Для матери и для отца.

А я любил их.

Люблю…

А они меня предали. Просто связали по рукам и ногам и в студеную реку бросили. Ну да переживу как-нибудь.

Родаки никуда не денутся. Ленка ушла. Вот главная беда.

«Домой она все равно вернется. А значит, и я никуда не уеду. Распишусь с Ксюхой. А потом сразу подам на развод. А когда ребенок родится, тест сделаю. Сто пудов, не мой. Значит, и алименты платить не придется», — со всей дури дергаю крышку. Насечка срывается. Острым краем вонзается мне в ладонь.

Твою ж мать!

Инстинктивно подношу руку к губам. Слышу, как сзади открывается дверь.

— Олеженька…

Ксюха, чтоб ее!

— Чего тебе? — рявкаю не поворачиваясь.

Но моя беременная подстава прытко проходит в комнату.

— Ой, ты порезался, — округляет глаза.

— Уйди, слышишь, — рычу, теряя терпение.

— Но тебе же надо обработать рану, — неуверенно тянет она.

— Ага, сейчас, — ухмыляясь, лью элитную водофку на ладонь. — Все. Свалила быстро отсюда.

— Я никуда не пойду, — топает она ногой. — Мы с тобой пара. Муж и жена. У нас ребенок будет! — всхлипывает она, задирая подбородок. И смотрит на меня внаглую. Вот же дрянь!

— Да пошла ты, — отмахиваюсь я. — Какой ребенок? Я к тебе не прикасался, сука!

— Олег! — лепечет Ксюха. — Как же так… Я же…

И плачет навзрыд. Или я, конченый дурак, трахался с несовершеннолетней и напрочь забыл об этом, или Ксюха — редкая мразь и сука.

Но про себя я все знаю. Вроде в своем уме и в твердой памяти. У меня диплом с отличием. У единственного на потоке.

Нет. Забыть я не мог.

А с другой стороны… Если Ксюха сейчас рожать начнет. И с ребенком что случится? Кто виноват будет?

Правильно, Олег!