Моя идеальная ошибка - Оливия Хейл

дыхании потому что он знает, что делает. Язык скользит, ладони обхватывают бедра, а большие пальцы прижимаются к верхней части щели.

Энергия пульсирует под кожей, ей нужен выход, иначе я взорвусь или, может быть, именно этого и не хватает. Пальцы впиваются в его волосы. Я уже готова оттолкнуть Алека, когда оргазм накатывает, сметая все на своем пути.

Дыхание перехватывает. Бедра судорожно сжимают его лицо, а Алек продолжает ласкать меня языком, завершая все несколькими нежными поцелуями. Я обмякаю, прислонившись к зеркалу.

— Я не знала, что так бывает, — бормочу я.

Алек усмехается. Кажется, это первая улыбка, которую я вижу, и от нее он кажется ослепительно живым.

— А я знал.

Губы снова касаются внутренней стороны моего бедра, а я хватаюсь за его плечи, пытаясь притянуть к себе. Он встает, но не для поцелуя. Нет, скорее помогает спуститься со столешницы и проводит ладонями вдоль моих рук.

Сердце все еще бешено колотится. Нечестно, что он полностью одет. Я хочу большего. Отчаянно хочу. Я жажду ощутить его голую кожу на своей, прочувствовать сладостность поцелуев.

Я вцепляюсь в ткань его рубашки. Алек позволяет притянуть себя ближе, и наши губы сливаются. Один поцелуй становится двумя, и вот мы уже страстно целуемся в ванной. Его член затвердевший, прижатый ко мне, и все тело сосредоточено на этом: на члене, на желании большего.

Но дальше Алек ничего не делает. Только целует меня, положив руки на талию и ягодицы, время от времени тихо стонет.

— Алек, — наконец выдыхаю я.

Он прижимается лбом к моему. Кожа покраснела.

— Да?

Я ерзаю, чувствуя его эрекцию.

— Я готова к большему.

— К чему именно?

В его взгляде мелькает насмешка, и я прищуриваюсь.

— Разве ты не хочешь переспать со мной?

Алек хрипло усмехается. Он прижимает мою руку между нашими телами, прямо к твердому бугорку в брюках. Даже сквозь ткань размеры впечатляют.

— Думаю, очевидно, чего я хочу, — его голос низкий, хриплый. — Я желал тебя дольше, чем следовало, и то, что представлял... Иза, мне нужно обладать тобой. Кажется, я умру, если этого не случится. Но ничего не сделаю, пока ты не скажешь то же самое без стыда.

Мой рот приоткрывается.

— Что?

— Я хочу, чтобы ты призналась в своих желаниях, — он наклоняется, приблизившись к самому уху. — Как хочешь, чтобы я прикасался к тебе. Что нравится в сексе. Нужны слова, милая, а сегодня я их не услышал.

— Это нечестно, — голос звучит выше от возмущения.

Он усмехается, проводя пальцем по моей щеке.

— Возможно. Но я нечестный и никогда этого не скрывал. Зато я дотошный.

— Ты снова отступаешь.

Пальцами Алек сжимают мое запястье, прижимая ладонь к своей эрекции, будто в качестве доказательства.

— Нет, — говорит он. — Я даю задание. В следующий раз хочу, чтобы ты показала, что тебе нравится в сексе.

Глаза расширяются.

— Что?

Алек поднимает мою руку, проводит ею по своей груди и прижимает к шее. В уголке губ играет похабная ухмылка.

— Ты уже второй раз это повторяешь. Мы не перейдем дальше, пока ты не научишься говорить о сексе.

— Я могу говорить!

— Правда? — он наклоняется, губами чуть касаясь моих. — Какие позы тебе нравятся? Что возбуждает?

Я смотрю в его глаза, находящиеся так близко, что расплываются, и мысли путаются. Позы. С ним. По спине пробегает дрожь, и ответ уже готов сорваться с языка, но он... унизительный. Обычно я не кончаю во время секса. До, иногда после, изредка в процессе.

Он целует меня, и это окончательно сбивает мысли. Я обвиваю руками его шею, но Алек слишком быстро отрывается.

Ненавижу, что он прав.

Он отстраняется, и я слегка пошатываюсь. Алек натягивает на меня джинсы, и в движениях столько нежности, что она совсем не вяжется с напряженными чертами лица. Сквозь ткань брюк я все еще чувствую эрекцию. Член кажется огромным, готовым взорваться.

— А ты? — спрашиваю я.

Алек приподнимает бровь.

— А что я...?

В вопросе явный вызов. Будто он знает, что я не решусь подобрать слова. Не смогу задать вопрос.

Я встречаю его взгляд, игнорируя нервный ком в животе.

— А как насчет твоего оргазма?

Он проводит рукой по подбородку, взгляд становится пристальным.

— Сделаю то же, что и каждую ночь с тех пор, как ты переехала.

— О... — вырывается у меня.

Желание понаблюдать накрывает с головой и я пытаюсь представить это, но не могу. Алека Коннована, теряющего контроль.

Алека Коннована, ласкающего себя.

Он смотрит на меня так, будто видит это желание и даже больше, но остается верен своему слову. Пока я не произнесу о своих желаниях вслух, он не перейдет черту. Такой границы я никак не ожидала.

До сих пор мне не приходилось быть активной участницей. Секс был просто частью существования, и меня это устраивало. Можно было просто плыть по течению.

Но одного лишь вкуса близости с Алеком хватило, чтобы понять: я хочу большего.

— Иди, — говорит он, кивая в сторону запертой двери спальни. — Или я соблазнюсь нарушить собственные правила.

Я отступаю к двери. Алек выглядит измученным, застыв в дверном проеме ванной. Взгляд прикован ко мне, пальцы сжаты в кулаки.

— Думай обо мне, — говорю я.

Алек опускает руку, сжимая себя поверх брюк. От этого зрелища сердце сжимается.

— Как и всегда, — отвечает он.

19. Изабель

Я стою рядом с Уиллой в огромном актовом зале «Сент-Реджиса». Она прижалась ко мне ближе обычного, выглядя просто невероятно с косичками, заплетенными мною всего полчаса назад в женской раздевалке.

На сцене ребенок исполняет довольно приличную версию «К Элизе» Бетховена. Намного лучше того, на что я способна.

— Он написал? — спрашивает Уилла.

Я снова проверяю телефон, но новых сообщений от Алека нет.

— Нет. Наверное, все еще в пробке.

Она хмурится, и на лице появляется взрослое выражение разочарования. Но в глазах еще и осколок чего-то другого. Грусти.

Сердце разрывается.

— Я знаю, он очень хотел прийти, — говорю я. — Хочешь, я попрошу директора изменить порядок выступлений? Чтобы ты играла последней?

Уилла качает головой.

— Мы выступаем по классам. Меняться нельзя.

— А...

Уилла скрещивает руки на груди, и на мгновение я замечаю, как у нее дрожит нижняя губа. До выступления остается всего несколько минут.

— Он обязан приехать, — бормочет она.

Меня охватывает ужасное предчувствие: она не выйдет на сцену, если Алек не появится. Черт.

Я присаживаюсь перед ней.

— Эй, — мягко говорю я. — Я же запишу все, помнишь? Даже если папа не успеет, он все увидит потом. Мы сможем посмотреть запись вместе: с тобой,