Всего лишь любовь - Мари Соль
Я, с надеждой, иду открывать. Вдруг мои мысли материализовались, и ты окажешься на пороге? И спросишь меня:
— Ты не занят?
Я отвечу:
— Виталь, помоги! Только ты можешь спасти меня от голодной смерти. Свари эту курицу! Я сам не способен. Я ни на что не способен один, без тебя…
Но за дверью не ты, а… Милана. Она поправляет белёсую прядь, смотрит искоса:
— Кость? Ты один?
Спустя паузу, я отвечаю:
— Один. А ты к Виталине? Её сейчас нет, она на работе, наверное…
— Нет, я к тебе, — отвечает Милана.
— Ко мне? — удивляюсь.
— Ну, — она пожимает плечами, сквозь футболку виднеются лямки бюстгальтера, — Была у родителей. Смотрю, твоя машина стоит. Решила зайти, уточнить, как ты тут?
— Я…, - выдыхаю, — Нормально. Вот, суп варю!
— Серьёзно? — смеётся она недоверчиво.
Мне становится даже обидно:
— А что? Я, по-твоему, не могу сварить суп?
— Почему? Ты всё можешь! — заверяет она, — А какой?
— Да, обычный, куриный, — машу я рукой. Делаю вид, что мне не впервой!
Она верит. А, может, не верит? Не знаю. Я не решаюсь прогнать её. Но понимаю, что должен. Однако мой вечно спешащий язык произносит:
— Зайдёшь?
Она, нет, чтобы отказаться! Кивает:
— Конечно.
Я пропускаю её в коридор. А на сердце тревожно! Вдруг ты придёшь раньше времени? Вдруг ты увидишь нас вместе? Но разум берёт верх над эмоциями, убеждая меня, что днём ты, скорее всего, занята. А Милана уйдёт к тому времени, как ты приедешь…
— У тебя майка в крови! — восклицает она, и, дотронувшись, щупает ткань. А точнее, мою напряжённую грудь под футболкой.
Я веду плечами, желая избавить себя от касаний:
— Она не моя, а куриная!
— Ты что, заколбасил её прямо тут? — веселится Милана.
Она как обычно, красива. Но не красивее, чем ты!
— Да ну! Издеваешься? — я усмехаюсь, — Просто пытался её расчленить.
— Ой, Шумилов, — вздыхает подруга, — Ты и готовка? Не верю!
— Проверь! — отвечаю я с вызовом.
Мила идёт в направлении кухни. Я — следом за ней. Стараюсь не видеть, не помнить, как были в постели. Как она оседлала меня и потом… Как я кончил! В неё? Кстати, стоит спросить! Ведь я же не помню, был ли на мне в тот момент презерватив.
— Мил, слушай…, - пытаюсь сформулировать мысль.
Но Милана, увидев надрезанный мною кусок, убеждённо бросает:
— Значит так, ты займись овощами, а я мясом займусь! — она снимает с крючка твой любимый готовочный фартук. И, нацепив на себя, берёт в руки нож.
Я ведь должен быть жёстким. Но как? Взять и выгнать её? Ты знаешь, что я не смогу! А потому благодарно киваю. По её наставлению берусь заниматься тем, что мне хотя бы знакомо. Тру на тёрке морковку и чищу картошку, бросаю шкурки в ведро.
Попутно муссирую мысль. Нормально ли это, что она здесь? Но мы же не делаем с ней ничего такого… Мало ли что у вас там случилось. А, кстати, что у вас там?
— Милан, — говорю, — А что у вас с Виткой?
Она, изучая содержимое кухонных ящичков, произносит:
— У нас с Виткой? Ты!
— Я? — удивляюсь. Нечаянно отправив одну из картошек в утиль.
— Ну, вообще-то мы в ссоре. Из-за тебя, — отвечает она, выпрямляясь, — А где у вас лаврушка?
— Лаврушка? — я хмурюсь, — Не знаю.
— Ой, Виталина! Ничего не найдёшь! — сокрушается Мила. И так по-хозяйски исследует ящики, что мне невольно охота её осадить. У тебя образцовый порядок на кухне. Кто ж виноват, что я не в курсе, где что лежит?
— Кстати, — пытаюсь отвлечь, — Что ты ей рассказала? Про нас.
Эта фраза звучит как-то двойственно. Ведь нет никаких «нас». Нас с Миланой! Есть мы — это ты, это я. Но в контексте иначе не скажешь.
— Ничего, — отвечает она уязвлено, собрав в хвост копну из волос, — Сказала, что ты был расстроен, и мы поддались искушению.
— Искушению, да, — хмыкаю я.
— Что? — усмехается Мила, взглянув на меня, — Поддались же?
— Ну, да, поддались, — я вздыхаю.
— Лук давай! — подойдя, она тянет ладонь. Но не к луку. Ко мне! Поправляет упавшую прядь.
Я дёргаюсь, как от удара:
— Милан, ты чего?
— Ничего, — каменеет она и берёт чашку с луком.
Суп варится. Мила снимает волнистую пену. Я, поднимаюсь к плите, и смотрю на бульон. Наверное, будет вкусно! Вот только… как мне тебя накормить этим супом? Сказать, что готовил я сам? Опять выйдет враньё! Признаться? Но это равно тому, что подписать себе смертный приговор. Желательно, чтобы ты вообще не узнала, что Мила была здесь, пока тебя не было. Всё это как-то неправильно! И напряжённость теснится в груди.
В миг, когда Мила, приблизившись, тянется, чтобы обнять, я отстраняюсь:
— Милан, ты чего? Прекрати!
— Почему? — вопрошает без тени сомнения. Очевидно, волнуюсь я сам! Ей ситуация кажется более, чем подходящей.
Она опускает ладонь мне на грудь, прижимает к стучащему сердцу. А сердце и вправду стучит! Да так, что я слышу его даже в горле.
Отвожу её нежную руку:
— Я прошу тебя, не делай так больше.
Она смотрит в глаза:
— Почему?
«Боже мой, ну неужели ты не понимаешь этого?», — сокрушается мозг. Почему, почему?
— Потому! — выдаю я, практически грубо, — Ты — мой друг! То, что было — ошибка! Это было ошибкой. Мне стыдно итак…
— А мне нет! — отрезает Милана, и, вернувшись к готовке, сыплет в кастрюлю морковку, которую я так старательно тёр.
Я продолжаю стоять в стороне. Наблюдая в окно, как прозрачно июньское небо.
— Потому, что тебе не перед кем стыдиться, — говорю это, а уж после думаю, что напрасно сказал. Ведь это беда, что Милана — одна! Возможно, она не мечтала об этом?
Развод с Куликовым, а после… Ты иногда говорила о связях Миланы с мужчинами. Да только я не вникал! Это пустое. Если нет штампа в паспорте, общих детей, если вы не живёте под одной крышей, не просыпаетесь вместе, то это — пустое. То ли дело, у нас…
— А тебе? Перед ней? — злобно цедит Милана, мешая половником суп. Тот уже забурлил, заискрился своей желтизной. Манит запахом. Слюнки текут, — А то, что она обманула тебя, ничего? — слышу фразу.
И отвечаю уклончиво:
— Это… Наше с ней дело! Моё и Витали.
Опять получилось достаточно резко. Вроде как я призываю её замолчать, отстраняю её. Говорю — не влезай! И не хочу становиться грубым, а приходится.
— Ах, вот как? — произносит
