Измена. Плата по счетам (СИ) - Манаева Ирина

- Час от часу не легче, - злюсь. Потому что никак не стабилизируется моя жизнь, потому что голодная. – Ира, закажи мне что-нибудь съедобное.

- Что-то конкретное?

- Домашнее, спасибо.

Еду в кабинет, где недавно рыскал Ростовцев, а из головы не выходит Синицина. Нет, Инга, ну нет же. Ты не можешь навесить на себя ещё и эту девчонку только потому, что водитель-псих. Но сколько не гоню эти мысли, они возвращаются. Да чтоб их.

Прохожу с ревизией по основным общим комнатам, навещаю нескольких мамочек, узнать настроение. Оставляю напоследок ту, что вернулась и слёзно просит остаться, хотя её предупреждали, что назад дороги нет, если она снова вернётся к мужу. Она жила у нас полгода назад с двумя детьми, а потом сбежала, и вот теперь слёзно просит оставить их здесь снова. Лицо синее, губа разбита, видны гематомы на руках.

С ней говорил психолог, сотрудницы, охранник. Она требовала меня. Только, если я один раз нарушу правила, их станут нарушать снова и снова. И как бы мне не было жаль её и детей, которые ни в чём не виноваты, мне приходится быть жестокой стервой, а потом выслушивать о своей бессердечности.

В конце концов, обессиленная возвращаюсь в кабинет, где меня ждёт ужин, и, закрыв дверь, молча ем суп с копчёностями, корейскую морковку, отбивную с картошкой и чай, уткнувшись взглядом в стену. На носу переезд, и мне совершенно не хочется потрошить вещи при Ростовцеве. Я говорила с ним, требуя съехать, но по закону (он, конечно, подготовился с тезисами) дом принадлежит нам обоим, и он не намерен его покидать. Что-то подобное я и ждала. Благородство, присущее гусарам, ему не ведомо.

Бросаю взгляд на часы, понимая, что через пятьдесят минут мне нужно быть у Евгения, того самого знакомого Владимира. Настроения нет от слова совсем, но отказываться неудобно. Я всегда была скептиком, а после двух лет лечения и вовсе. Только, если подумать, маленькая надежда теплилась в душе, потому что чудеса бывают. Ведь так же?

Снова вызываю такси, давая указания Ире. Администратор нам нужен, а потому пусть активно займётся поисками нужного человека, ну не мне же садиться за стойку, чтобы выполнять обязанности.

Когда такси останавливается у невзрачного здания, решаю, что перепутали адрес. Сверяюсь с тем, что написан в сообщении. Нет, правильно. Дозваниваюсь до Евгения, и он говорит, что всё верно. А меня не покидает ощущение чего-то подпольного и недозволенного, как аборты у неквалифицированных повитух.

- Напуганы? – лёгкая улыбка трогает губы двухметрового детины с блестящим черепом. Ему около пятидесяти, и лицо портит не только довольно большой нос, но и шрам, пересекающий бровь, скулу и губу. Но пялиться некрасиво, сколько раз я ощущала на себе пристальные взгляды зевак, которые норовят зацепиться за каждую деталь.

- Просто не ожидала, что это здесь, - честно отвечаю.

- Не ваш уровень?

В его словах нет издёвки, банальный вопрос.

- Неважно, как выглядит обёртка, главное – что внутри, - парирую, и по его лицу можно понять, что между нами есть контакт.

- Тогда давайте сперва немного поговорим и познакомимся, а потом я осмотрю вас.

Здесь лишь он и я. Два человека на тридцати пяти квадратах, в которых есть небольшой холл для ожидания с диваном, туалет и кабинет с кушеткой. Надо отдать должное, что всё выглядит чистым и аккуратным, как и сам Евгений. И в глаза бросается небольшая тряпичная кукла в красных точках, словно болеющая ветрянкой. А из каждой точки торчит игла, превращая игрушку в ежа.

- Инга, - окликает меня Евгений. – Расскажите, с чего всё началось.

Глава 51

Последнее, что помню - ужасную резкую боль, словно меня сплющило под огромным прессом. Впрочем, так оно и было: Ростовцев, уходя от столкновения, решил спасти собственную шкуру, подставляя пассажирскую сторону под удар. В тот момент я договаривалась о встрече по телефону, потому не осознала всей опасности. Поздно подняла глаза, с ужасом понимая за короткую милисекунду, что сейчас будет. Кажется, успела произнести «Отче наш». А потом мир сузился до мерзкого скрежета металла, огромной невыносимой боли и ощущения, что это конец.

Но это было началом меня другой.

Когда я очнулась, долго не могла прийти в себя, а потом бесконечные обезболивающие и панические атаки, депрессия и прочая гадость. Неприятие, торг, примирение и снова неприятие. Попытки встать, изнуряющие тренировки и крах устоявшейся жизни. Я больше не та, кем была.

- И вот я здесь, - заканчиваю историю.

Евгений смотрит на меня спокойно и по-доброму. И самое главное – без жалости, которую показывали некоторые из врачей, отрабатывая гонорар. Это последнее, чего я ждала от них.

Он переносит меня на кушетку, начиная обследование. Трогает, нажимает, сгибает суставы, и спустя целую вечность интересуется.

- Желание ходить осталось?

Кажется, я ослышалась, потому что вопрос очень странный.

- Я потому и здесь.

- Но я не вижу желания, Инга. Кажется, всё в тебе противится этому, будто ты боишься. Словно ты привыкла к этой коляске.

Усаживаюсь на кушетке, бросая взгляд на карету. Добраться до неё самостоятельно не смогу. Мне нужна помощь.

- Знаете, я лучше поеду.

- Лучше, чем пойдёте? – словно издевается он надо мной.

- Лучше, чем останусь.

Сейчас мне становится страшно, потому что я один на один с незнакомым громилой, пусть и другом Владимира, и не могу сделать то, чего хочу. А он говорит странные вещи.

- Я заплачу за сеанс, сколько нужно, - начинаю торговаться.

- И больше я вас не увижу? – отчего-то усмехается. – Нет.

От его слов по коже шагают мурашки.

- Что значит нет? – уточняю. Телефон сиротливо лежит в кармане кареты, которая продумана до мелочей. Мне не дотянуться, как и до самой коляски.

- Что если я дам вам шестидесятипроцентную гарантию того, что помогу, и вы снова будете ходить?

- Шестьдесят? – уточняю.

- Я не волшебник, - отчего-то смеётся. – Но поверил в чудо, когда познакомился с китайцами. Знаете, это совсем другая культура. Не умаляю заслуг наших медиков, но есть вещи им неподвластные.

- Шестьдесят - это даже больше половины.

Он пожимает плечами, смешно кривя губы и поигрывая бровями.

- Чуть больше, но не сто.

Наверное, он осознаёт мою потребность оказаться в коляске, потому легко, словно пушинку, перемещает обратно, и мне становится куда спокойнее, словно это моя броня. Отсюда он не кажется ужасным великаном, желающим навредить.

- Готовы снова попробовать? – словно предлагает мне поучаствовать в игре, где я могу проиграть. И кто знает, чем закончится моя борьба, потому что каждый раз лопнувшая надежда вгоняла в уныние.

- Да, - отвечаю, но его не устраивает мой неуверенный тон.

- Я не верю вам, - качает головой. – Вынужден отказать.

- Что? – не сразу понимаю.

- Да. Я не могу помочь тем, кто этого не хочет, - разводит руки в стороны.

- Вы не врач, - хмыкаю.

- И это правда. Я не претендую на звание медицинских светил. Лишь делаю то, что умею. И вам решать, насколько это нужно. И я не вредничаю, нет. Были скептики, которых я спасал. Но и те, кто воспринимал моё дело в штыки. Не хочу, чтобы вы стали той, кто будет презирать иглотерапию и рассказывать всем направо и налево, как один шарлатан пытался выкачать из вас деньги.

- Бред какой-то, - не выдерживаю с замечанием.

- Алкоголику нельзя помочь, если он сам того не захочет, знаете?

- Отличное сравнение, - фыркаю. – По-вашему у меня проблемы с алкоголем?

- С мотивацией. У каждого свой взгляд на мир. Потому я и спросил: готовы ли вы снова стать собой.

- Да! – говорю громче, чем надо. – Конечно, я готова. Как иначе? Я здесь. Но уже начинаю сомневаться в вашей компетентности, потому что ни один медик не говорил мне подобного. Они просто делали то, что должны!

- И как успехи? – словно издевается надо мной.