Меняя формат Судьбы - Татьяна Александровна Алюшина
– Да, давайте, Александр, уберём, – согласилась Даша.
Дарья никак не могла заснуть. Вот никак.
И, казалось бы, матрас отличный, необычайно удобный и по-настоящему ортопедический, на кровати, размеры которой Дарья бы определила не как заявленные двухместные, а как минимум трёхместные и ещё немного. И устала она зверски, вымотавшись до крайности не столько физически, сколько психологически, да так, что была уверена, стоит голове коснуться подушки – она мгновенно провалится в сон.
Да сейчас! Ага, как же!
За окном творилось какое-то бешеное торжество апокалипсиса, не иначе – шквалистые порывы ветра, дико завывая, достигали столь ненормальной скорости, что невозможно было открыть дверь и даже голову высунуть наружу.
Да какое там выйти куда-то!
Что-то с грохотом то и дело обрушивалось на крышу дома и других строений на участке, какая-то фигня с механическим жутким скрежетом долбилась в забор некоторое время, словно терминатор со сбившимся программным обеспечением, но в какой-то момент резко прекратила разносить забор, не иначе как и его утащило куда-то.
«Таран» в виде принесённого ветром куска искорёженной железной кровли влетел острым углом со всей дурной силой, до которой разогнал её ураган, в окно на первом этаже. И от разлетающихся брызгами во все стороны осколков спасла только специальная защитная плёнка, предусмотрительно наклеенная мужчинами – как на данное, пострадавшее окно, так и на все остальные в доме, – отлично показавшая свои лучшие свойства, удержав на себе всё стеклянное крошево.
Где-то вдалеке сразу с нескольких сторон посёлка неслись завывания машинных сигнализаций, неосмотрительно оставленных хозяевами на улице, откуда-то принесло звук обрушения чего-то объёмного: грохнуло будь здоров. И вся эта жуткая катастрофическая какофония крутилась-вертелась, звенела, завывая, била предметами и огромными, толстыми ветками, пробуждая в сознании совершенно первобытную жуть на уровне генной памяти.
Поразительно, но ни маме, мирно лежащей рядом с Дарьей на своей половине кровати, ни Павлику, не отстающему от бабушки и мило посапывающему, уютно устроившись на кресле-кровати, все эти ужасы-кошмары клокочущей, сумасшедшей, гибельной стихии не мешали спокойно спать.
А Дарья… Она бы точно так же, как и родные, за милую душу спала бы, и глубоко бы ей было пофиг на всю ту стихию. Но стоило ей закрыть глаза, как тут же перед мысленным взором, словно выплывая из запредельной тьмы, вставала прекрасная белокожая ладонь с витиеватым, искусным маникюром и всё плескались и плескались в мутной коричневой жиже кончики длинных волос…
Дашка распахивала глаза, изгоняя изводящее её виденье, трясла головой, словно пыталась выкинуть навсегда воспоминание о том теле из своей памяти, усилием сознания заставляя себя переключиться на рабочие темы и моменты, и снова потихоньку проваливалась в дрёму, закрывая глаза… как снова появлялась из тьмы та белая рука.
– Да чтоб тебя в карусель! – прошипела в сердцах, сдерживая голос, Дарья, выскакивая из очередной попытки заснуть и резким рывком садясь на кровати, и потёрла ладонями лицо.
Нет, не заснёт она, точно не заснёт, как бы ей ни хотелось – отчётливо поняла Даша. А повторять очередную попытку вот совершенно не хотелось. Значит, что? Значит, надо чем-то себя занять. Отвлечься.
Отвлечься – дело, понятно, хорошее, но не в комнате. Здесь, слава богу, крепко спят мама с Павликом, счастливо игнорируя весь грохот и шум, что творится за стенами дома.
Безысходно вздохнув от досады, смиряясь с ситуацией, Дарья выбралась из кровати, накинула поверх пижамы, в которую была одета, худи от спортивного костюма, взяла с тумбочки телефон и тихонько вышла из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь.
И усмехнулась этой своей осторожности – ага, кого она боится разбудить? И чем? Скрипом двери?
Ну да, ну да, особенно если вспомнить, что минут десять назад что-то с силой впечаталось в стену дома у их окна, словно из пушки грохнуло снарядом, а эти двое как спали, так и спят – и пофиг им на все эти ваши бури-штормы-ураганы.
Ладно, она вышла. Соблюдая тишину – ха-ха-ха, три раза. «И куда дальше?» – спросила себя Дарья.
Когда не спится от чего-то донимающего и беспокойного, нормальные люди, как правило, идут в кухню. Ну, в том смысле, что на том же глубинном генетическом уровне человек выбирает место поближе к огню, а значит, к теплу, к безопасности и горячей пище, а ещё это место, где «кучкуются» важняки племени, обсуждая проблемы и принимая решения.
Ну, что ж, значит, она к огню, уюту и безопасности.
В кухне Дарья сегодня побывала, даже приняла участие в разрекламированной лепке пирожков вместе с детьми, Глафирой Андреевной и мамой. Кухня ей понравилась необычайно – большая, современная, грамотно, с точки зрения эргономики и удобства для хозяйствования, обустроенная, наполненная кухонной техникой и всякими приспособлениями для кулинарных дел, при этом в ней была по-домашнему очень уютная обстановка.
Хорошая, добрая и тёплая кухня-охранительница.
И, судя по пробивающейся из-под двери полоске света, оценила эти её качества не только Дарья, но и кто-то ещё, кому так же не спалось в эту дикую, бушующую ночь, как и ей.
– Дашенька? – не сильно удивился появлению девушки, когда она вошла, Дмитрий Егорович и спросил с сочувствием: – Из-за бури раздухарившейся не можете заснуть?
– Да не из-за неё, Дмитрий Егорович, – призналась, вздыхая, Даша, и пожаловалась: – Знаете, как закрываю глаза, так вижу труп той женщины. И руку её белую, – и непроизвольно передёрнулась всем телом от жуткой картины, которая не преминула тут же вскочить перед мысленным взором, от одного лишь упоминания о ней.
– М-да, неприятное зрелище, я видел тот контент, что вы Максу перекинули, который сняли там, у реки, он мне показал, – посочувствовал девушке Егорыч. – Но вы держались молодцом, мне Саня рассказал, – похвалил он и спросил по-доброму так, искренне-заботливо: – Сильно вас проняло?
– Не скажу, что я прямо трагически расстроена, да и трупов всяких навидалась во время учёбы, – честно призналась Дарья, – но обследовать, как писали в полицейских протоколах девятнадцатого века, «смертельно убитый труп мёртвого покойника», да ещё и изрядно потрёпанный стихией, к тому же человека, которого знал, это конкретно так шибает по нервам.
Покивав понимающе, Дмитрий Егорович, сменив тон на жизнеутверждающий, предложил ободряюще:
– Чайку, Дашенька? У меня тут как раз заварен успокоительный сбор, – указал он на большой, расписанный крупными цветами заварочный чайник, что стоял перед ним
