Измена. Вторая семья моего мужа - Каролина Шевцова
— Не хрен тут в извинениях рассыпаться, Нюра! Вот ничего бабе доверить нельзя! Приехала в слезах и пузатая, а я разбираться должен! Так, дамочка! Вещички свои собирай, да так, чтобы я видел. Чтобы ничего нашего в сумарь не прихватила! А то знаю я вас московских.
— Пап, пожалуйста, — всхлипывает Аня, но тот снова орет на нее:
— Молчать, дура! И спасибо скажи, что мальчонку твоего воспитаем! Нормальным хоть мужиком будет, а доверили бы ребенка такой как эта… — и очень выразительный взгляд на меня, — вырос бы какой-нибудь пидераст! Тьху!
Обычно я робею перед откровенным хамством, и просто не понимаю, как ему противостоять. Говорить с этим человеком на его же языке не получится. Я не владею славяно-быдляцким. Драться? Вызывать полицию? Нет, конечно, да и когда та приедет, Демид успеет и вещи мои и меня саму упаковать по частям в чемодан. Он вон какой здоровый. Я не могу придумать, что мне делать, как все решается само.
Кем?
Лосем в красных колготках. Хорошо, что Никита додумался накинуть сверху мой халат. Плохо, что халат только прикрыл ему то самое, так что теперь Савранский щеголял длинными мускулистыми ногами, затянутыми в капрон. Он смотрит на меня обеспокоенно, и что-то говорит, но от шока я не могу разобрать слов:
— Рим, прости, шмотки все в зале остались. Знаю, что должен был сидеть там, но это чмо так на тебя орет, что… можно я его убью, пожалуйста? Я без крови и, наверное, в подъезде, да? Чтобы полы потом не мыть.
— Убивай, конечно, — киваю я.
При виде мужика в красных колготках и плюшевом халате, лицо Демида багровеет. Шея, щеки и нос становятся цвета свеклы, а сам он начинает дрожать, как при инфаркте.
— Папочка, — кидается к нему дочь, но он ее не замечает. Вместо этого тычет в нас пальцем и кричит: — Вот они! Вот! Не врали в новостях, уже столицу заполонили эти пидерасты! Садомиты! Бесово отродье!
Никита задвигает меня себе за спину и танком прет на Демида, чтобы у того к инфаркту добавились еще и переломы. И даже колготки не мешают моему мальчику выглядеть мужественно. С таким зверским выражением лица Никита устрашает. Я одновременно и напугана и восхищена. Не из-за драки, а последствий, которые за ней будут.
Да и за что биться? За мою поруганную честь? Так слова Кузнецова меня не обидели, как не может обидеть собачий лай или насравший на голову голубь. Мы на разных ступенях развития и будет глупо воспринимать его всерьез. Или нам за квартиру драться? Но она не моя. И даже не Филиппа. И только сейчас, до меня доходит смысл этих слов.
Господи, она же и правда не моя! И мне не нужно что-то доказывать, выслушивать, переживать! Это чужая квартира и все равно, что с ней будет! А вот я, если останусь тут еще, кажется, сойду с ума.
— Никит, — зову тихо, но он все равно слышит. — Пойдем отсюда?
— Сейчас? А квартира?
— По божьему закону она их, все правильно. — И чуть громче, уже для остальных, — Демид Серафимович, мы мешать не будем. За вещами я завтра зайду, а вы пока обживайтесь.
К чести Никиты, он ничего не спрашивает, просто берет меня за руку и ведет вниз. В колготках, халате и кроссовках сорок шестого размера. У меня из вещей сумочка и ключи. И уверенность в том, что я делаю все правильно, даже не смотря на то, что поступок этот подлый.
Потому что, спустившись на второй этаж, я стучусь в квартиру напротив нашей. Уже здесь, на пороге меня обдает запахом квашеной капусты. Когда же дверь открывает Виноградов, хочется закрыть нос. Он такой же неприятный, как я его помню. Рыхлый, с красным алкогольным лицом и тягой к скандалам.
— Аристарх Павлович, — у меня заискивающая улыбка, но так надо, — я вот тут вещи собирала, подумала, может вам подняться, сделать замеры, посмотреть, что куда? — Маленькие, заплывшие жиром глаза, загораются, когда я говорю все это. Но на следующей фразе Виноградов вспыхивает как факел: — Тут правда… наверху Анечка Кузнецова, вы наверное ее помните. Так вот, их семья уверена, что квартира достанется им, вот, они и с вещами уже приехали. Может, вы уточните этот вопрос? А то я не знаю, как там в университете решили.
Тучный дядька развивает скорость берсерка и несется наверх, в мой дом, чтобы навести там свои порядки. Я услужливо пропускаю его вперед, не дай Бог запнется. Нельзя стоять на пути между преподавателем латыни и бесплатным государственным жильем. Жаль, я не смогу застать этот скандал, но если бы можно, сделала ставку на Виноградова. Тот в отличие от Кузнецова, может крыть матом на двух языках, один из которых мертвый.
Никита ждет меня внизу. Как только я спускаюсь, мы садимся в такси и под веселые взгляды водителя едем домой к Савранскому. Как минимум, ему нужно переодеться.
Но мы даже не успеваем дойти до его шкафа. Начинаем любить друг друга на пороге, стоя у стены. Адреналин шарашит по венам, разгоняя возбуждение и страсть. Мне очень хорошо вот здесь, в коридоре, потом там, на комоде, куда меня сажает Никита, а лучше всего становится в спальне. Когда большой, сильный мужчина засыпает у меня на плече. Сначала он. Потом я.
Просыпаюсь я, когда на улице становится темно. Осторожно выползаю из-под Никиты и беру телефон. Там несколько голосовых от Нюры и куча пропущенных от Насти.
Становится дурно. Господи, надеюсь, тут нет камер наблюдения? Или эти звонки можно отнести к материнской интуиции? Я еще смотрю на телефон, думая, что мне делать, как экран снова оживает.
— Алло, — хриплю в трубку и инстинктивно прикрываю рукой грудь. Вдруг и правда камеры.
Но нет, Настя расстроена и даже в ярости, вот только причина ее злости не в нас с Никитой.
— Бл*дь, научись уже включать на телефоне звук! Тут это… муж твой в себя прийти изволил!
Я холодею. От шока спина тотчас покрывается испариной.
— Он в себе? В смысле… как он? Нормально? При памяти?
— При памяти козла, — выплевывает подруга, — уже поставил всю больницу на уши, угрожает судами и требует, чтобы ты явилась сюда немедленно.
Глава 18
Иногда наша жизнь похожа на кино, иногда
