Это мгновение - К. С. Отем

— Хорошо, это хорошо. Врач скоро примет вас и обсудит дальнейшие шаги по твоему уходу.

— Я просто хочу домой. Когда я смогу уехать? — спрашиваю я. Я даже не знаю, который сейчас час, но рядом с моей кроватью есть окно, и там не видно света. Было темно, когда другая медсестра впервые осмотрела меня, так что я знаю, что прошло несколько часов.

— Из-за ваших травм, — она бросает быстрый взгляд на мою руку, прежде чем встретиться со мной взглядом. — вам нужно будет пройти обследование у члена группы психиатрических специалистов больницы. Доктор скоро прибудет, и он расскажет вам все подробности и ответит на любые вопросы.

Она снова улыбается мне, и я позволяю её словам обрести суть. Я знаю, что они должны оценить меня из-за моего запястья — из-за того, что я пытался сделать. Я понимаю это, но на самом деле я просто хочу уйти.

— У вас сотрясение мозга, — добавляет медсестра. — Но это незначительно, хотя вы можете испытывать некоторую боль и тошноту в течение нескольких дней. Будет лучше, если вы воздержитесь от употребления алкоголя, от того, чтобы слишком много времени смотреть на экран или делать что-либо, что требует физических нагрузок.

Она пододвигает чашку с водой поближе ко мне.

— Мы поставили капельницу, потому что помимо физических травм и сотрясения мозга, у вас ещё и обезвоживание.

Я киваю и снова демонстративно поднимаю чашку.

Она уходит, и я остаюсь совсем один в тихой комнате. Кровать рядом со мной пуста, хотя я помню, что сегодня утром там кто-то был, или, по крайней мере, я думаю, что был. Я всё ещё не совсем уверен, какие воспоминания относятся к сегодняшнему дню. В больнице тоже стало громче — слышна болтовня пациентов и персонала, пищание аппаратов, звуки шагов, взад и вперёд по коридору за дверью моей палаты. А ещё чувствуется слабый аромат кофе, и когда он достигает моего носа, у меня переворачивается желудок. Моя голова болит сильнее, чем при любом похмелье, которое у меня когда-либо было, и когда я поднимаю руку и потираю её тыльной стороной, там чувствуется болезненное местечко.

Не имея другого выбора, кроме как ждать, когда придёт врач и осмотрит меня, я закрываю глаза. Я не засыпаю, но позволяю своим мыслям блуждать, и они возвращаются туда, где бывали всегда — к лету, когда мы были детьми, к пляжным каникулам и снежному Рождеству. Это те времена, когда я действительно помню, что был счастлив.

Из-за движения у двери мои глаза распахиваются. Я снова испытываю это смущающее ощущение — как будто я что-то путаю, но голова у меня ясная. Даже пульсация немного утихла. Когда мои глаза встречаются с изумрудно-зелёными, которых я не видел три года, до меня доходит, что это была за неприятная штука.

Воспоминание, которое определённо принадлежит этому времени и месту. О том, как я качаю головой, думая о Купере, затем передаю свой телефон медсестре и прошу её позвонить на мой экстренный контакт.

Чёрт.

Чёрт.

Нет, нет, нет.

Я проклинаю себя, каким был несколько часов назад.

Джейми заходит, закрывает за собой дверь и садится на стул рядом с моей кроватью.

Я не отрываю взгляда от закрывающейся двери. Даже когда она полностью закрыта, я сосредотачиваюсь на зазубрине в светло-коричневом дереве и остатках наклейки под матовым стеклом.

Я чувствую его рядом, чувствую на себе его взгляд. Это то, что я чувствовал раньше — я снова тот маленький кролик, за которым наблюдает ястреб. Он прочищает горло, и я готовлюсь к его следующим словам, хотя понятия не имею, какими они будут.

Мы не разговаривали с похорон Купера.

Когда я смотрю в его сторону, Джейми изучает мою руку, прямо там, где находится повязка, и хотя я сомневаюсь, что персонал больницы рассказал ему, что произошло, он знает. Он всегда смотрел на меня так, что моё сердце одновременно падало и воспаряло.

— Зачем ты это сделал? — спрашивает он, подтверждая то, что я уже знал. Его голос глубже, чем я помню, и когда я приглядываюсь повнимательнее, я замечаю в нём больше отличий. Его глаза не блестят, как раньше, а волосы, хотя и того же цвета, растрепаны. Он тоже похудел — не сильно, но достаточно, чтобы заметить. И его улыбки — той, что сияла всякий раз, когда он смотрел на Купера, — нигде не видно. Не осталось даже намёка на смех.

Учитывая наше прошлое, кажется нелепым, что он спрашивает об этом, и мне хочется выкрикнуть ему правду. Разозлиться, заорать, ударить его и послать нахуй.

Я хочу сказать ему, что я так усердно старался в течение трёх грёбаных лет быть лучше, делать лучше.

В течение этих трёх лет я очень усердно работал, чтобы заслужить ту жизнь, которую мне удалось сохранить после той аварии. Я устроился на работу, переехал в хорошую квартиру и даже завёл друга. Я делал всё, что мог, чтобы почувствовать, что заслуживаю данный мне шанс. Но я не заслуживаю этого. Я заслуживаю только эту боль и бездонную пропасть отчаяния.

Я хочу сказать всё это, а потом хочу, чтобы он сказал, что понимает, почему я поступил так, как поступил.

— Ты знаешь причину, — говорю я, жалея, что у меня нет сил быть честным с ним.

— Хорошо, — Джейми опускает голову и разглядывает свои руки, поворачивая их туда-сюда, прежде чем сжать в кулаки и положить на колени. Он снова смотрит на меня.

— Хорошо, — повторяю я его ответ, наблюдая за ним.

Он открывает рот, затем снова закрывает его. Качает головой и проводит рукой по своим каштановым волосам, прежде чем заговорить.

— Почему ты записал меня в качестве своего контактного лица в экстренных случаях?

Наклонив голову, я смотрю на потолок. Квадратная плитка с серыми и белыми пятнами. По крайней мере, на трёх из них есть длинные трещины, и я провожу воображаемую линию от одного конца плитки до другого. Затем перехожу к следующей, тщательно обводя глазами линию, прекрасно осознавая, что игнорирую вопрос, который только что задал Джейми.

— Кайден, — пытается он снова, и я вздыхаю, ненадолго зажмуривая глаза, прежде чем осмелиться взглянуть на него.

Какой чёртовски хороший вопрос. Почему я записал Джейми Дюрана, человека, которого я никогда не планировал снова увидеть, в свой телефон и медицинскую карту как контактное лицо в экстренных ситуациях? Я понимаю, почему