Жена хозяина трущоб - Лика Семенова
Потом будто схлынула какая-то волна в сторону входной двери, и голоса утихли. Персонал какое-то время еще толпился у колоннады, а потом начал расходиться. Я сделала вид, что тоже иду обратно. Еле плелась, позволяя горничным обогнать себя. Они шли под ручку и казались очень взволнованными. Даже не обратили на меня внимания. Я не знала их имен, меня никому не представляли. Теперь они были просто Худая и Толстая.
— Надеюсь, ничего серьезного, — тихо пробормотала Толстая.
— Никто так и не понял, что случилось?
— Говорят, мадам с самого утра была сама не своя. Может, еще с утра нездоровилось.
Я в ужасе замерла. Так что-то с Гертрудой? Она нездорова? Тут же прибавила шаг, чтобы не отстать.
— Мистер Мэйсон, — Толстая перешла почти на шепот, — утром опрашивал всю прислугу, не было ли у кого конфликтов с мадам.
Худая кивнула:
— Да, спрашивал…
— Но ничего такого не было, мадам даже голос ни на кого не повышала. Надо же…
— Возраст, Леонора, ничего не попишешь. Как ни берегись. Мадам выглядит — просто прелесть. Но сердце не вечное, природу не обманешь. Малейшее волнение — и вот итог.
— Надеюсь, мадам Гертруда недолго пробудет в больнице. Она же только вернулась оттуда.
Я остановилась — услышала более чем достаточно. Господи… неужели все это из-за нашего разговора? Я подождала, пока горничные пройдут дальше по коридору, шмыгнула в свою комнату, плотно прикрыла дверь.
Я не находила себе места. Металась по комнате от окна до кровати. Неужели все из-за меня? Но, ведь я ни в чем не виновата. Гертруда просто ошибалась. Надумала то, чего никогда не было и не будет. Горничные говорили про сердце. Неужели плохо с сердцем?
Я опустилась на кровать, сжала кулаки. Разумеется, даже если бы я и решилась что-то рассказать Сальвару, теперь никогда бы этого не сделала. Это будет выглядеть низко. Я ни в чем не виновата, но не хотела бы ничего усугублять. Надо же… сердце…
Сердце… Ведь еще утром мадам Гертруда сама говорила про сердце. Будто предчувствовала… Как она сказала? «Трепыхается, словно на ниточке»… И еще: «Спрашивай у своей совести»…
Я встала с кровати, прижимая пальцы к губам. Посетила одна догадка, но я не понимала, насколько такое возможно. Все оказалось так вовремя, будто нарочно… Неужели Гертруда это и имела в виду? Что я не осмелюсь наговаривать на больного человека? Выходит, все это спектакль? Или она впрямь так распереживалась, что стало плохо?
Ответа не было.
За фальшивым окном начало смеркаться, потом совершенно стемнело. Ночь окрасилась разноцветными огнями. Но ничего больше не происходило. Впрочем, наверняка Сальвару теперь было попросту не до меня. Возможно, он все еще был в больнице у Гертруды… Но я уже была не рада, не хотела оттягивать все это до утра. Все должно закончиться.
Когда появился Мэйсон, часы показывали половину одиннадцатого.
— Мэри, тебя зовет мистер Сальвар. Он в кабинете.
Внутри оборвалось. Я постаралась взять себя в руки. Слезла с подоконника, поправила платье.
— Я готова, мистер Мэйсон.
Тот кивнул:
— Иди.
Дворецкий казался уставшим. Наверняка он был расстроен из-за Гертруды.
Я решилась спросить:
— Мистер Мэйсон, я слышала разговор в коридоре. Что-то случилось с мадам Гертрудой?
Тот кивнул:
— Сердце прихватило. Ее увезли в клинику.
— Это серьезно?
Тот повел бровями:
— Я не врач, как я могу знать?
Я опустила голову:
— Надеюсь, она скоро поправится.
Дворецкий кивнул:
— Иди, не заставляй себя ждать. Мистер Сальвар тоже устал.
В этот раз Мэйсон меня не провожал; едва мы вышли из коридора, свернул в другую сторону. Я вошла на половину Сальвара, помедлила перед дверью кабинета, даже перекрестилась. Постучала и замерла. Услышала приглушенное: «Входи».
Я вошла, застыла на пороге:
— Добрый вечер, сэр.
Сальвар сидел не за столом, как в прошлый раз, — в одном из парных кресел у огромного ночного окна, в котором отражался кабинет. Травмированная рука лежала на мягком подлокотнике — он распустил ремень шины. Казался усталым. Да и вообще каким-то другим. Сейчас от него не искрило тем невидимым напряжением, как обычно. И что поразило больше всего — сейчас мне было не страшно перед ним. Что это значило?
— Добрый вечер, Лиса. Входи.
Я подошла.
Он указал мне на кресло напротив:
— Присаживайся. Наконец-то поговорим…
Глава 46
Я молча опустилась в кресло напротив Сальвара. Замерла. Старалась смотреть вниз, не разглядывать его, но все равно смотрела. Ну и пусть. Что он мне теперь сделает? Я уже обезумела от страха — больше не могу. Не хочу и не буду.
Я никак не могла уловить, что изменилось в нем, но чувствовала эту перемену буквально кожей. Те же волосы, те же холодные глаза, тот же капризный излом плотно сжатых губ. И тот же горький запах, который я вдыхала бы вечно. Что было не так?
Он молчал. Просто смотрел на меня. Повисла неловкая тишина.
Я посмотрела на его руку:
— Вы ослабили шину? Вам лучше, сэр?
Сальвар покачал головой. Снова молчал.
— Тогда зачем? Наверное, так нельзя.
Он поморщился, шевеля пальцами больной руки:
— Петля слетела. Я не смог сам ее вдеть.
Я тут же подалась вперед:
— Позвольте, я помогу вам, сэр.
Он вновь покачал головой:
— Потом, не сейчас. Я устал от нее.
Я лишь кивнула, снова опустилась в кресло. Почему он молчит? Почему не говорит самое главное? Зачем тянет? Страх, конечно же, скребся внутри, но был каким-то спокойным. Скорее, не страх — ожидание. Странное, странное чувство, словно кто-то заколдовал.
Зачем он так смотрел? Хотелось провалиться. Я отвела глаза, нервно ковыряла ногти.
Сальвар вновь пошевелил больной рукой, скривился, сцеживая выдох сквозь зубы:
— Ну как, Софи, ты любишь кофе? Теперь знаешь ответ?
Я даже растерялась. Кофе? Он хотел спросить про кофе? Я недоуменно молчала, лишь смотрела на него.
— Или не пробовала?
Я опустила голову:
— Пробовала, сэр. Спасибо.
— И как?
Я даже улыбнулась:
— Это необычно, сэр. Ни на что не похоже.
— Вкусно?
Я пожала плечами:
— Я не очень поняла. Но, скорее нет, чем да. Даже с сахаром. Это очень… странный напиток.
Мне показалось, или он улыбнулся? Зачем он вообще это спрашивал?
— Софи, ответь мне честно: ты хочешь вернуться в трущобы?
Я замерла, в горле мигом пересохло. Губы не слушались. Я всматривалась в лицо Сальвара, пытаясь различить иронию или насмешку, но видела лишь странную спокойную усталость. Наконец, сглотнула:
— Так вы верите
