Пшеничная вдова - Данила Скит
– Дорвуд был слишком жаден, – сказал Реборн и сразу нахмурился. – И поэтому глуп. Благоразумней было купить благосклонность союзников, но он предпочитал кормить сомнительных Богов и молчать о своем достатке.
– А еще петь о нейтральных водах, вместо того, чтобы заплатить мне пошлину за пропуск его чертовых кораблей!
– Разве ты бы пропустил?
– Нет. Но я бы поторговался, – хохот размашисто прокатился по липкому зною, – Любопытно, насколько бы расщедрился этот скряга.
Солнце палило. Цветы цвели и пахли. Мимо проносились пчелы, шмели и мухи. Резные беседки и прилизанные кустистыми розами дорожки не имели ничего общего с хмурым взором каменных садов севера. Среди пионов, лилий, бардовых листьев лаврового плюща, стыдившего красоту даже елейных роз, черные камзолы королей выглядели захватнически. В этот удушающий полдень слишком много королевских сапог топтали свободолюбивую землю Теллостоса.
– Ты ещё не решил, когда следующий визит? – сдержанно спросил Реборн, с самого утра пребывая в тягучей задумчивости.
Руки его были сцеплены за спиной. Реборн всегда так делал, когда был напряжен.
– Ах, черт бы его подрал! – охнул король Бернад. Мимо пробежала Герда, за ней лениво протрусил Лютый, недовольный жарой. Сука долго скакала вокруг пса, пока тот пытался заснуть в тени беседки, но поскольку та не унималась, он предпочел сдаться и потрусил за ней, правда, сам не знал куда. Лай собак разогнал ленивую унылость полдня. Они нашли кроличью нору, – Не раньше осени, когда спадет это адово пекло, – Бернад остановился, вспахав податливую гальку медвежьими стопами. На плечо Реборна легла тяжёлая ладонь, – Я полагаюсь на тебя, мой сын. Этому краю нужна молодость и гибкость, а я уже слишком стар, чтобы учиться править как-то иначе. Здесь слишком своенравный народец, боюсь, половину я просто перережу.
– Не думаешь, что я сделаю то же самое?
– Ты отходчив, а я нет. У меня эта кобылка уже давно была бы разделена на мясо, – Бернад продолжил свой путь по узкой дорожке, пропустив вперёд собак, – Боги, даже мятежники мне бы не помешали, – Бернад покачал головой, – Проклятье, Реборн, ты посмотри, что сделала со мной эта Фаэрвиндская кровь… Посмотри на мои руки, что ты видишь? – он поднял ладони, – Верно, совершенно верно! Ничего хорошего, сын. Я готов удушить девчонку, просто девчонку… Воин, наверняка, осуждает меня. Вложить бы в ее руки меч, да я буду выглядеть еще большим дураком. Я уж начал мечтать, появился б какой-нибудь кузен, то было бы честнее. Но их что-то не видать. Правильно… правильно… так и шеи целее будут. Проклятая жара. Я всегда говорил, что эта сука слишком громко лает… Это я про Герду. Но это я погорячился, про шеи-то. Недолго им с целыми ходить. Передушим со временем всех, кто поближе, а там Боги нам помогут. Чую, найдутся те, кому не понравится фамилия отпрысков их дорогой королевы. Но теперь только Блэквуды, никаких Фаэрвиндов, это все ядовитая кровь!
Нет, это все твоя ненависть, в мыслях своих поправил отца Реборн, но вслух ответил иначе:
– Фаэрвинды не представляют опасность, пока не начали претендовать на трон. Но ближайший родственник мужеского пола имеет только третье колено от первой крови, шансов у него мало. Для переворота необходима хорошая мотивация лордов, а их вполне устраивает королева. Сейчас в их глазах только страх и надежда. Королева ответит на их надежды. С этим упрочится и их благосклонность.
– А что будет после, ты об этом думал?
– Появятся наследники, – отрезал Реборн, не желая развивать тему, – Ошибка короля Дорвуда – пятно на роде, но Фаэрвинды на престоле уже сотни лет. Некоторые лорды не примут кого-то другого. Не все, конечно. Многие за нас. Но никто не любит предателей, ты сам знаешь. Нужно быть начеку с ними. Сейчас же лучше направить гнев на Беррингтонов.
Время было не лучшим, чтобы заводить разговор о будущем королевы, Реборн это знал. Он сомневался, что даже время что-то изменит, но, во всяком случае, сгладит остроту отцовского негодования. Но в одном с отцом он был совершенно согласен – бесчестно бороться с тем, кто не может ответить по природе своей. Для Бернада Блэквуда кровь оказалась важнее любой природы. Реборн видел, что так обстоят дела и для всех остальных. Он и сам хотел казнить Исбэль прямо в тронном зале, а потом на виселице. Ненависть бывает сильнее всякой чести. Блэквуды жаждали убить королеву, которая, скорее всего, к тому времени уже станет матерью. Тихо, исподтишка, словно хитрые дворцовые интриганы – подло, как ни крути. Честь можно купить, честь можно продать, о ней можно забыть под гнетом нужды и страха, когда смерть дышит тебе в затылок или голод обнажает ребра, но Блэквудам достался самый гнусный способ потерять честь – убить того, кто не может держать меч.
– Сукин сын! Оба сукина сына! – в гневе выпалил Бернад, – Тебе следовало убить Беррингтона еще тогда. Вернуться и убить!
– С кучей раненых за спиной? – покачал головой Реборн, – Я не собираюсь убивать его, отец. Здесь не Глаэкор. Безумного не жалуют и в Тэллостосе, но если уничтожить дом Беррингтонов, вот так, без разбирательств и объяснений, Блэквудов это не упрочнит. Я проделал слишком большую работу, чтобы все потерять. Состоится суд. Его судьбу будет решать большой совет лордов, но только после того, как они принесут мне присягу верности, – Реборн остановился, – От тебя мне нужна помощь прекратить поставки. Транзит идет по границам наших вод, тебе без труда удастся их перехватить. Мне же придется вторгаться в феод Берригнтона и развязать конфликт еще до суда.
– А что сейчас? Что делает это ублюдок? Может, собирает армию из своих скверных псов? – Бернад перевалился с ноги на ногу и тоже остановился.
– Сидит тихо.
– Южные трусы, псы с поджатым хвостом! У этой земли мужчины как бабы, а бабы как шлюхи. Ты видел, что тут творится, сын? Эти южанки ходят почти голышом под солнцем, груди их колышутся под платьем, словно спелые дыни, а платье такое тонкое и короткое, что его можно сдуть, не сильно раздув щеки. Что говорить о бризе! Еще эта макрель… Права была чертовка, из-за нее наши солдаты думают только
