Вернись, я все прощу. Дракон передумал разводиться - Таня Драго
— Но Илиран — не его отец! — впервые за всю свою взрослую жизнь Эйлани повысила голос на родителя. — Ты сам учил меня судить людей по их поступкам, а не по происхождению!
Бертран замер, словно получив пощёчину. Он моргнул несколько раз, явно не ожидая такого сопротивления от послушной дочери.
— Что с тобой произошло? — спросил он растерянно. — Раньше ты прислушивалась к моему мнению…
— Раньше ты был справедлив, — парировала Эйлани, скрестив руки на груди в позе, которая ясно говорила: “Попробуй поспорь”. — Ты говорил, что важны честь, порядочность, трудолюбие. Илиран обладает всеми этими качествами!
Бертран хитро прищурился, и на его лице появилось выражение человека, который припас козырный туз.
— А его “особый” дар? — спросил он вкрадчиво. — Он тебе рассказал? Или умолчал о том, что может манипулировать удачей?
Эйлани замерла, как статуя. Рот её приоткрылся, и она несколько секунд молча таращилась на отца.
— Ты… знаешь об этом? — наконец выдавила она.
— Конечно знаю! — Бертран торжествующе потёр руки. — Весь торговый мир знает легенды о семействе Овератов! Они приносят удачу тем, кого любят. Думаешь, я родился вчера?
— И что в этом плохого? — Эйлани попыталась восстановить равновесие. — Он никому не вредит своим даром!
— Но может ли он его контролировать? — Бертран наклонился к дочери, как заговорщик. — Уверена ли ты, что твои чувства к нему — настоящие, а не результат его магии?
Этот вопрос попал в цель точнее стрелы опытного лучника. В глазах Эйлани мелькнуло сомнение — едва заметное, но достаточное для того, чтобы отец это заметил.
Бертран удовлетворённо кивнул, словно математик, успешно решивший сложную задачу.
— Вот видишь, — произнёс он с торжеством. — Даже ты сама не уверена.
Я шла к мастерской с подносом дымящегося шишкового чая, напевая под нос какую-то давно забытую мелодию, когда услышала голоса отца и сына, доносящиеся из-за двери. Обычно их разговоры напоминали переговоры двух дипломатов враждующих государств — вежливо, осторожно и с тщательно скрываемой взаимной неприязнью.
Но сегодня что-то было по-другому.
Я замедлила шаг, не желая прерывать их беседу. За последние недели отношения между Анмиром и Илираном наконец-то начали напоминать нормальные семейные узы, а не вооружённое перемирие, и я боялась спугнуть это хрупкое перемирие неосторожным вмешательством.
— Отец, я решил пойти к Бертрану, — услышала я голос сына, и чуть не выронила поднос.
Звук падающего инструмента эхом отразился от стен мастерской.
Судя по всему, Анмир отреагировал на заявление сына примерно так же, как я — с шоком и недоверием.
— Что? Зачем? — в голосе бывшего мужа слышались нотки паники, словно сын объявил о намерении прыгнуть с утёса.
— Просить разрешения ухаживать за Эйлани. Официально. Как положено.
Я прислонилась к стене рядом с дверью, пытаясь переварить услышанное.
Мой сын — мой милый, застенчивый, вечно сомневающийся в себе сын — собирался пройти в логово льва и попросить разрешения на то, что Бертран считал преступлением против природы.
— Сын, я восхищаюсь твоей смелостью, — донёсся голос Анмира, и я едва не подавилась от удивления. Неужели он действительно поддерживает Илирана? — Но Бертран… он не из тех, кто легко меняет мнение. Особенно когда речь идёт о нашей семье.
— Пусть так. Но я должен попытаться. Эйлани стоит этого риска.
В голосе сына звучала такая решимость, что у меня защемило сердце. Когда мой мальчик успел стать таким мужественным? Ещё недавно он краснел при одном упоминании о девушках, а теперь готов сражаться с драконом ради своей любви. Правда, в данном случае драконом был разъярённый торговец, что, возможно, было даже опаснее.
— Ты действительно любишь её? — спросил Анмир, и в его голосе слышалась такая серьёзность, словно он спрашивал о чём-то жизненно важном.
— Больше жизни, — ответ Илирана был прост, как дыхание, и искренен, как детская молитва.
Я почувствовала, как глаза наполняются слезами.
Мой сын говорил о любви теми же словами, которыми когда-то я говорила об Анмире. До того, как всё пошло наперекосяк, до лжи и предательств, до бесконечных ссор и холодных ночей.
— Тогда я поддерживаю твоё решение, — сказал Анмир. — Но будь готов к худшему.
Решив, что дольше подслушивать неприлично, я кашлянула и толкнула дверь мастерской.
— О чём вы так серьёзно беседуете? — спросила я, входя с подносом и делая вид, что ничего не слышала.
Илиран и Анмир обернулись ко мне с виноватыми лицами мальчишек, пойманных на краже печенья. Сын быстро поделился своим планом, и я почувствовала, как желудок скручивается в тугой узел. И я поняла, что скрываться нет смысла. Ну да, я все слышала, и что?
В конце концов, не хуже ли смолчать и не признаться Илирану, что я в курсе?
— Бертран очень враждебно настроен к Анмиру, — сказала я осторожно, пытаясь не выглядеть слишком обеспокоенной.
— Я должен попробовать, мама, — Илиран взял меня за руки, и я увидела в его глазах ту же решимость, которая когда-то жила в глазах его отца. — Иначе наши встречи с Эйлани так и останутся тайными. А тайное…
— Тайное редко бывает честным, сын, — неожиданно вмешался Анмир. — Поверь моему горькому опыту.
Я бросила на бывшего мужа странный взгляд.
Неужели он действительно говорит о честности? Человек, который так честно поступил со мной при разводе! Во мне моментально поднялась злость. Но в его глазах я увидела что-то новое — искреннее сожаление и, возможно, мудрость, купленную ценой собственных ошибок.
— Ты прав, — сказала я сыну, поворачиваясь к нему. — Открытый разговор лучше тайных свиданий. Хотя результат может быть… болезненным. Когда ты собираешься идти?
— Сегодня днём. Бертран должен быть в своей
