Пшеничная вдова - Данила Скит
Но в небе раньше положенного зажглась зеленая звезда, венчавшая взгляд небесного жеребца, и лорд Беррингтон изменил свое решение – пожелал сочетать брак раньше, ибо к тому, как блеск звезды наберет силу, он должен был вернуться в свой феод и увезти с собой жену. Дорвуд противиться не стал. Исбэль порхала перед зеркалом в пышном кружевном платье цвета спелого вина – цвета Фаэрвиндов – бордового, усыпанного жемчужным перламутром. В этот момент все оттенки красного расцветали в ее трепещущем сердце и искорки плясали в малахитовых глазах. И даже старый, вечно пускающий ветры жених вызывал в ней неподдельный восторг.
Фострих умер, так и не добравшись до свадебного ложа. Наверняка, в этом не было вины Исбэль. Просто старое сердце не выдержало большого количества вина на свадебном пиру. А в воздухе так приятно пахло весной… и приближался первый посев пшеницы.
Так, в свои восемнадцать Исбэль пережила трех женихов и двух мужей. С тех пор никто больше к ней не сватался. Все боялись ее, как огня. Рыжего, мертвящего огня.
– Ни один брак не был закреплен на брачном ложе, – объявил наследник дома Беррингтонов – молодой восемнадцатилетний лорд Костер Бэррингтон, а за спиной его стояли многочисленные родственники – братья, кузины, тети и высокородные дядья, – Исбэль настолько же Беррингтон, насколько и Фаэрвинд. Король Дорвуд вправе выбрать, какую фамилию оставить дочери, но пусть вдова остается под кровом своего отца.
Они не желали видеть ее на своей земле, поняла Исбэль, отныне она прокаженная. Проклятье – не зараза, но вокруг него всегда становится пусто. Тогда она впервые разгневалась. Летели тарелки, трескались от надрывного крика кувшины. Разбилось зеркало. В осколках его она увидела множество лиц – все как один заплаканные, и над слезами их, словно бурные языки пламени, взмыли огненно-рыжие локоны. Тогда она поняла, что никогда не станет Беррингтон, фамилия ее пропитана огнем и хмельным вином. Исбэль вернула себе фамилию Фаэрвинд.
Пустой сосуд, который не породит жизни, не возвысит ничей род. Высокие лорды и леди улыбались ей и кланялись, иногда до самого пола, но продолжали смотреть сквозь, будто и не видели ее вовсе. Будто она прозрачна и невесома, и порой походила на призрака. Она утонула бы в своем горе, если бы не взяла первый мешок пшеницы. Когда речь заходила о пшенице, впрочем, как и остальных благоденствиях короля, свершалось чудо, и в глазах знати она вдруг сразу становилась принцессой-леди, будто слепой обретал зрение, а калека вдруг вскакивал на ноги. Проходило время и все начали привыкать к увлечению принцессы, и многие даже с охотой принимать у себя в гостях. В голодные же, неурожайные годы ее ждали, не отходя от окон. Исбэль решила оставить мечты позади и вложить в жизнь свою совсем иной смысл, как и завещала мать.
– Когда я была совсем маленькой… – рассказывала Абиэль, поглаживая растрёпанные кудри Исбэль. Будто испуганный котенок, она свернулась рядом, слезы текли по рыхлым от влаги щекам. Щеки ее не были сухи с тех самых пор, как она похоронила будущее вместе с молодым мужем, – …моя мать взяла меня в бедный квартал, где только что отбушевала солярная хворь. Она велела не прикасаться ни к кому, поэтому я смотрела. Люди умирали в своих кроватях, на губах их пузырилась кровавая пена. Они не хотели еды или воды… Один мальчик смотрел в темный потолок и просил богов лишь об одном легком вздохе. Я плакала, когда он умирал… Иногда счастье просто дышать, Исбэль. Пшеничная вдова? Ну и что с того? Разве пшеница плоха? Пусть она пойдет с тобой по жизни. Оберни слабость в силу и люди будут вкладывать в это прозвище совсем иной смысл.
А через месяц мама умерла и Исбэль вновь залилась слезами. Это продолжалось бы вечность, если бы однажды она не пришла к ней во сне. Сплела руки на груди, смотрела на дочь хмуро и была чем-то очень недовольна. А потом почему то побежала на нее с веником. Исбэль так испугалась, что сиганула по каменным коридорам замка, по мраморным лестницам, хотела укрыться в тени лиственных садов… но веник гнался за ней и готов был вот-вот прихлопнуть.
«Оберни слабость в силу и люди будут вкладывать в прозвище совсем иной смысл», – услышала она, прежде чем проснуться в холодном поту.
Завет матери Исбэль поняла слишком буквально.
– Я даю тебе на полмешка больше, чем остальным, – оглядев босоногую женщину, сказала Исбэль, – Спрячь под половицами. Никто не должен знать, что милость моя к тебе сильнее.
– Хорошо, миледи, – робко улыбнулась женщина, смяв подол мозолистыми пальцами.
Хижина, в которой жила эта женщина, давно продувалась ветрами. Два босоногих мальчишки бегали по дому, пока мать не загнала их под подол, чтобы те не путались под ногами. Исбэль дала каждому по леденцу и они притихли, удивленно глодая сладость из сока тропических фруктов и сахарного тростника.
– А где твоя мельница? – с подозрением спросила принцесса, – Она всегда лежала на подоконнике.
– Детишки куда-то укатили, – развела руками крестьянка, – Позже обязательно отыщу.
«Врет», – поняла Исбэль.
Теллостос был приветлив и тепл, зачастую не только к людям. Люмпин – для кого-то сорняк, для кого-то лекарство, находил пристанище в муке, быстро пуская в нее корни. Не проходило и дня, как мука оказывалась совершенно непригодна, поэтому ее мололи прямо перед замешиванием теста. У каждого в доме была ручная мельница, без нее приходилось туго.
– Почему ты врешь мне? – сдвинула брови Исбэль. Она бы уперла руки в бока, но делала это только при отце, когда никто не видел, – Усих опять скупает мельницы?
– Пшеница закончилась, есть нечего… – начала оправдываться женщина, моргая одним глазом чаще, чем другим. – Я обменяла ее на пуд картошки. Все равно у нее отломалась ручка… Мы смелем муку камнями, миледи.
– Уве, за мной, – коротко бросила Исбэль начальнику походной стражи и покинула хижину.
Стояла ранняя весна и до оттепели оставалось достаточно времени, поэтому на Исбэль было множество юбок, голову покрывал бордовый капюшон тяжелого шерстяного плаща, полы его сердито откидывались с каждом шагом – в такт гневной походке.
– Он снова это сделал, – хмурилась Исбэль, – А потом будет брать пшеницу за помол. Наверное, этой деревне требуется другой старейшина. Уве, как ты считаешь?
– Толку от мельницы
