Кофейные чары Герцогини - Кэлли Рин
Вечером, уставший после долгого дня, Каэлан зашёл в спальню, чтобы сменить одежду. Его взгляд упал на неприметный свёрток пергамента. Он развернул его, ожидая увидеть отчёт о налогах или чертежи новых кораблей.
Но это было нечто иное. Это была подборка старых, полуистлевших писем и финансовых отчётов, связанных с делом его отца. Среди них был расшифрованный дневник бывшего управляющего дома д’Арнель — человека по имени Лучано.
Каэлан начал читать, сначала из вежливого интереса, а затем — с нарастающим леденящим ужасом.
Согласно дневнику, его оте, Орлан, знал о готовящемся заговоре. Более того, он планировал нанести упреждающий удар, спровоцировав Таргариенов на нападение и затем разгромив их, чтобы раз и навсегда утвердить мощь Лорайна. Письмо с отравленным вином, которое выпила его мать, Беллатрис… не было предназначено ему. Оно было адресовано лидеру Таргариенов. Это был хитрый, дьявольский план, который пошёл наперекосяк из-за простой ошибки курьера.
Но самое страшное было не в этом. Самое страшное заключалось в том, что Лучано прямо указывал: Элинор знала. Не обо всём, конечно. Но она, тогда ещё юная девушка, случайно подслушала разговор отца с его сообщником и догадалась, что готовится нечто ужасное, направленное против дома ди Рейнер. И она… ничего не сказала. Ужаснулась, испугалась, но умолчала, надеясь, что всё обойдётся.
Для Каэлана, который всю жизнь видел в её отце исчадие ада, а в ней — невинную жертву, это стало ударом ниже пояса. Она не была невинной. Она была сообщницей. Она могла предотвратить смерть его матери, но не сделала этого. Всё её раскаяние, вся её доброта, вся их любовь… всё это suddenly предстало в его глазах колоссальной, искусной ложью. Ложью, которая длилась годами.
Он не заметил, как сжал пергамент в кулаке так, что костяшки побелели. Он не почувствовал, как по его щеке скатилась слеза ярости и боли. В ушах стоял оглушительный звон.
В этот момент в комнату вошла Элинор. Она была умиротворённой и счастливой после урока с Алриком.
— Каэлан? Ты уже вернулся? — её голос прозвучал как гром среди ясного неба.
Он медленно обернулся. Его лицо было искажено такой ненавистью и болью, которых она не видела даже в самые их худшие дни.
— Ты… знала? — его голос был хриплым, чужим.
Элинор замерла, увидев смятый в его руке пергамент. Ледяной ужас сковал её.
— О чём ты? — прошептала она.
— О письме! О смерти моей матери! Ты подслушала разговор и промолчала! — он закричал, и от его крика задрожали стёкла в окнах. — Ты могла её спасти! И ты ничего не сделала!
Элинор побледнела, как полотно. Давно похороненное воспоминание, о котором она молилась забыть, всплыло с пугающей ясностью. Да, она слышала обрывки разговора. Да, она догадывалась, что её отец замышляет недоброе против семьи герцога. Но она была ребёнком! Она боялась своего властного отца, она надеялась, что её догадки ошибочны…
— Каэлан, я… я не была уверена! Я боялась! — попыталась она объяснить, делая шаг towards него.
— Не подходи ко мне! — он отшатнулся, как от ядовитой змеи. — Всё это время… твоё раскаяние, твоя забота о людях, твоя любовь… это всё была ложь? Чтобы замолить свой грех? Чтобы завоевать моё доверие? Чтобы втереться в мой дом и… и родить наследника? Это был твой план с самого начала?
Его слова ранили больнее любого клинка. Элинор почувствовала, как земля уходит из-под ног.
— Нет! Клянусь всем святым, нет! Я люблю тебя! Я никогда не хотела, чтобы это случилось!
— ВРАНЬЁ! — он швырнул свёрток с документами в камин. Огонь жадно охватил пергамент. — Всё было ложью. Наша любовь. Наше единство. Наш ребёнок… — его взгляд упал на её живот, и в его глазах мелькнуло что-то страшное.
Он резко развернулся и вышел из комнаты, хлопнув дверью так, что с полки слетела та самая фарфоровая чашка. Она разбилась о каменный пол с чистым, звенящим звуком, который прозвучал как приговор.
Элинор осталась стоять одна посреди комнаты, в окружении осколков своего счастья, не в силах сдержать рыданий. Худшие опасения её жизни сбылись. Правда, которую она так боялась открыть, вырвалась наружу и разрушила всё.
Глава 18
Дверь в её покои захлопнулась с таким грохотом, что зазвенели хрустальные подвески люстры. Но ещё громче в ушах Элинор звучали последние слова Каэлана, брошенные через плечо, холодные и острые, как лезвие:
— Никто не входит. Никто не выходит. Ради вашей же безопасности. И безопасности… того, что вы носите под сердцем.
Щелчок тяжёлого замка прозвучал как приговор.
Элинор медленно опустилась на ковёр, не в силах сдержать дрожь. Предательство. Полное, абсолютное, безоговорочное недоверие. Он поверил желчным строчкам старого дневника, а не ей. Он увидел в ней не жертву, не любящую женщину, а сообщницу убийц своей матери. Воздух в комнате стал густым и спёртым, будто в склепе.
Она не знала, сколько просидела так, обхватив колени, пока её тело не начало коченеть от холода. Странного, идущего изнутри холода. Она посмотрела на камин — огонь весело потрескивал. Но тепло от него не доходило до неё. Напротив, её пальцы стали леденеть, а дыхание превратилось в клубы пара. Она с ужасом наблюдала, как причудливые морозные узоры поползли по стёклам окон, по зеркалу в резной раме, по вазе с увядающими цветами.
Её магия, всегда бывшая для неё источником тепла и уюта, отозвалась на душевную боль самым чудовищным образом. Она вывернулась наизнанку, превратившись в свою полную противоположность.
Дверь скрипнула. Элинор вздрогнула, ожидая увидеть Каэлана. Но в проём протиснулась худая, чуть сгорбленная фигура Алрика. Лицо старого мага было серьёзным.
— Дитя моё, — прошезпел он, быстро закрывая за собой дверь. — Что он с тобой сделал?
Он не стал спрашивать, что произошло. Он увидел всё — иней на стёклах, её синие от холода губы, отчаяние в глазах.
— Он… он ненавидит меня, — выдохнула Элинор, и её голос дрожал.
— Он ослеплён болью, — поправил Алрик, скинув свой потертый плащ и накинув его на её плечи. Плащ пах пылью
