Похищенный. Катриона - Роберт Льюис Стивенсон
Я запнулся, сообразив, что зашел слишком далеко. Он смотрел на меня с непроницаемым лицом.
— Милорд, прошу у вас прощения, — заговорил я снова. — Язык мой деревенский, грубый. По-моему, мне только прилично навестить своего друга в заключении. Но я обязан вам жизнью, этого я никогда не забуду. И если так нужно вашей милости, я останусь здесь. Благодарность требует по меньшей мере этого.
— Право, можно было бы обойтись без стольких лишних слов, — сказал Престонгрейндж мрачно. — Легко, а иногда и благородно коротко, по-шотландски ответить «да».
— Но, милорд, мне кажется, вы меня не совсем поняли! — воскликнул я. — Ради вас, ради спасения собственной жизни, ради благожелательности, с какой вы, по вашим словам, ко мне относитесь, — ради всего этого я готов согласиться. Но не ради получения каких-либо выгод. Если я останусь в стороне, когда эту юную девушку постигла беда, то не хочу, чтобы такое предательство принесло мне пользу. Пусть я многого не приобрету! Полное крушение я предпочту благополучию, купленному такой ценой!
Он некоторое время хранил серьезный вид, но затем улыбнулся.
— Вы приводите мне на память лунного человека, — сказал он. — Если вы взглянете в зрительную трубку на луну, то увидите там Дэвида Бальфура! Но будь по-вашему. Я попрошу от вас одной услуги, а после отпущу. Мои писцы не успевают справляться с работой. Будьте так добры, перепишите эти несколько листов, — сказал он, переводя взгляд с одной толстой рукописи на другую, — и я пожелаю вам доброго пути! Нет, я ни за что не согласился бы отяготить себя такой совестью, как у мистера Дэвида Бальфура! Если, проезжая мимо какой-нибудь трясины, вы сумели бы стряхнуть в нее часть своих угрызений, то ехать дальше вам было бы куда легче и приятнее.
— Но, возможно, не совсем в том направлении, милорд! — заметил я.
— Уж конечно, последнее слово должно остаться за вами! — воскликнул он весело.
И причины веселиться у него были, потому что он придумал средство добиться своей цели. Он пожелал представить меня свету, как близкое себе лицо, для того чтобы лишить прошение вескости или чтобы иметь на него готовый ответ. Но, явись я на глазах у того же света в тюрьму к Катрионе, тайное станет явным, и мало кто не догадается об истинной подоплеке побега Джеймса Мора из Замка. Такова была задача, которую я внезапно перед ним поставил и на которую он не замедлил найти ответ. Это переписывание, отказаться от которого мне не позволяет простое приличие, задержит меня в Глазго, а тем временем от Катрионы можно будет избавиться без лишнего шума. Мне стыдно писать так о человеке, столь меня облагодетельствовавшем. Он был отечески добр со мной, и все же я считал его фальшивее надтреснутого колокола.
Глава 19
Мною вертят, как хотят
Переписывание оказалось очень скучным занятием, тем более что дела, о которых шла речь, ни малейшей срочности не требовали, как я тотчас обнаружил, окончательно уверившись, что вся эта затея — лишь предлог. Кончив, я тотчас вскочил на лошадь и до темноты успел достичь берега реки Алмонд, где и переночевал. Снова в седле я был с первым лучом зари, и эдинбургские лавки еще только открывались, когда, влетев в город через Уэст-Боу, я остановил взмыленную лошадь перед домом лорда-адвоката. У меня было письмо к Дойгу, доверенному секретарю милорда, посвященному, как считалось, во все его тайны, — весьма достойному невзрачному толстячку, отличавшемуся пристрастием к нюхательному табаку и деловитостью. Он уже водворился за своей конторкой в той самой приемной, где я познакомился с Джеймсом Мором, и успел обсыпаться табаком. Письмо он внимательно прочел от слова и до слова, точно главу из Библии.
— Хм! — сказал он. — Вы немножечко опоздали, мистер Бальфур. Птичка-то упорхнула! Мы ее выпустили.
— Мисс Драммонд освободили? — воскликнул я.
— А как же! — ответил он. — Зачем нам было держать ее под замком? Подними мы шум вокруг такой девчушки, никто бы нам спасибо не сказал.
— А где она сейчас? — спросил я.
— Бог знает! — сказал Дойг, пожимая плечами.
— Наверное, отправилась домой к леди Аллардайс? — предположил я.
— Вот-вот! — сказал он.
— Так я сейчас же скачу туда! — воскликнул я.
— Может, перекусили бы перед дорожкой? — предложил он.
— Благодарствую, — ответил я. — У Рато я вдосталь напился молока.
— Как угодно, — сказал Дойг. — Только лошадку и сумки оставьте тут, ведь вы же у нас остановились.
— Нет-нет! — воскликнул я. — Пешее хождение нынче не для меня.
Я невольно заразился выговором Дойга, который и не пытался тут передать, а потому очень смутился, когда голос пропел у меня за спиной:
Оседлай для меня вороного,
Оседлай ты его поскорей,
И Грейтхопской долиною снова
Поскачу я к милой моей!
Обернувшись, я увидел барышню в утреннем платье. Руки она спрятала в оборках, словно для того, чтобы удержать меня на расстоянии. Но мне показалось, что смотрит она на меня ласково.
— Позвольте пожелать вам доброго утра, мисс Грант, — сказал я.
— Примите и от меня такое же пожелание, мистер Дэвид, — ответила она с глубоким реверансом. — И прошу вас вспомнить старинное присловие, что от мессы и от трапезы даже в спешке не отказываются. Мессы я вам предложить не могу, потому что мы здесь все добрые протестанты. Но трапеза вас ждет. И не удивлюсь, если найду сказать вам по секрету кое-что, ради чего стоит задержаться.
— Мисс Грант! — сказал я. — Мне кажется, я уже в долгу у вас за несколько веселых слов — и добрых к тому же! — на неподписанном листке.
— На неподписанном листке? — повторила она и, словно стараясь припомнить, сделала гримаску, от которой ее прелестное лицо стало еще прелестнее.
— Или же я
