Похищенный. Катриона - Роберт Льюис Стивенсон
Широкий пляж тут спускался к воде очень полого, и идти по нему во время отлива было легко. В одном месте его пересекал бегущий к морю заросший травами ручеек, а за ровной полосой песка, точно городские стены, вставала зубчатая гряда дюн. Как мы ни вглядывались в них, это не помогало различить, что происходит в ложбинах за ними, и как мы ни ускоряли шаг, это не убыстряло приближение ялика. Для нас на жуткий срок ожидания время остановилось.
— Вот одно бы мне хотелось узнать, — сказал Алан. — Хотелось бы мне узнать, какие распоряжения получили эти молодцы. Мы с тобой вместе стоим четыреста фунтов. А что, если они попробуют подстрелить нас, Дэви? Залягут вон там, на песчаном гребне с ружьями и дадут залп.
— Вот этого быть никак не может! — возразил я. — Ружей у них нет. Дело велось в такой тайне, что пистолеты они взять еще могли, но только не ружья!
— А знаешь, ты, пожалуй, прав, — заметил Алан. — И все же я жду не дождусь этой лодочки.
Он щелкнул пальцами и присвистнул, точно подзывая собаку.
Ялик покрыл уже около трети расстояния, мы подошли почти к самой воде, и мои башмаки при каждом шаге погружались во влажный песок. Теперь нам оставалось лишь ждать, вперяя взгляд в приближающуюся шлюпку, и не переводить его на длинную непроницаемую стену дюн, над которой мелькали чайки и за которой, без сомнения, собирались наши враги.
— Отличное место, чтобы получить пулю, светлое и открытое, — внезапно сказал Алан. — Эх, мне бы твое мужество, Дэви!
— Алан! — вскричал я. — О чем ты говоришь? Ты же слеплен из мужества! Оно — твоя натура, и кому это знать, как не мне.
— Вот ты и ошибся, — сказал он. — От других я отличаюсь всего лишь особой сообразительностью и опытом. Но в суровом, холодном, несгибаемом мужестве я тебе и в подметки не гожусь. Взгляни на нас сейчас: я только и думаю, как бы убраться отсюда поскорее, а ты, мне кажется, подумываешь, не остаться ли тебе здесь. Как, по-твоему, решился бы я на такое? Нет и нет! Во-первых, потому, что у меня недостало бы на это мужества, а во-вторых, потому, что сообразительности мне не занимать, и прежде я тебя к черту пошлю!
— Ах, вот как! — воскликнул я. — Алан, Алан, улещивай старух, но я на твои уловки не попадусь!
Я вспомнил искушение, одолевавшее меня в лесу, и остался тверд, как железо.
— Я дал слово встретиться с твоим родичем Чарли, — сказал я, — и должен его сдержать.
— Должен-то должен, но ведь это не от тебя зависит, — возразил Алан. — А встретишься ты волей-неволей с молодцами в дюнах. Только вот зачем? — продолжал он с мрачной серьезностью. — Чтобы тебя похитили, как леди Грейндж? Или всадили тебе нож в грудь и закопали среди дюн? Или судили вместе с Джеймсом? По-твоему, им можно доверять? Ты готов сунуть голову в пасть Саймона Фрэзера и прочих вигов? — добавил он со жгучей горечью.
— Алан! — вскричал я. — Все они негодяи и лжецы, и я с тобой в этом согласен. Тем более нужно, чтобы в этом краю разбойников объявился хотя бы один честный человек. Я дал слово и назад его не возьму. Я давно сказал твоему родичу, что никакая опасность меня не остановит. Помнишь? В ночь того дня, когда убили Рыжего Колина. И значит, не остановит. Я остаюсь, Престонгрейндж обещал мне жизнь. Если он клятвопреступник, значит, смерти мне не миновать.
— Ну что же, — сказал Алан.
Все это время мы не видели и не слышали наших преследователей. Как я узнал позже, мы действительно захватили их врасплох. Многие из них еще не добрались до места, а те, кто успел, рассыпались по дюнам в направлении Гиллейна. Собрать их и объяснить, где мы, удалось не сразу, а ялик летел, как на крыльях. К тому же они были трусоваты: свора угонщиков скота из нескольких горных кланов — и ни одного человека благородной крови, который их возглавил бы. И чем больше они смотрели на нас с Аланом на прибрежных песках, тем меньше (думается мне) им хотелось встретиться с нами лицом к лицу.
Во всяком случае, предал Алана не шкипер — он сам правил яликом и рьяно подбадривал гребцов. Уже они были совсем близко, и ялик, казалось, задевал песчаное дно, уже лицо Алана вспыхнуло от радостного возбуждения, и тут наши друзья среди дюн то ли в отчаянии, что добыча ускользает от них, то ли в надежде отпугнуть Энди, неожиданно хором завопили пронзительными голосами.
Подобные звуки, донесшиеся с берега, выглядевшего совершенно пустынным, бесспорно могли нагнать страха, и матросы сразу придержали шлюпку.
— Что это? — крикнул шкипер, от которого нас теперь отделяла лишь узкая полоса воды.
— Мои приятели, — ответил Алан и зашагал по мелководью к шлюпке, но тут же остановился. — Дэви, — сказал он, — а ты? Не хотелось бы мне тебя оставлять.
Несколько секунд он стоял так по колено в воде.
— Тот, кто сует голову в петлю, получит петлю, — сказал он, потом вошел в воду по пояс и с помощью матросов забрался в ялик, который тотчас повернул назад к бригу.
Заложив руки за спину, я продолжал стоять там, где он покинул меня. Алан повернул голову и не спускал с меня глаз, а шлюпка, скользя по воде, уходила все дальше и дальше от берега. Внезапно у меня к глазам подступили слезы — я почувствовал, что в целой Шотландии не найти такого одинокого, всеми покинутого юноши, как я. Тогда я повернулся спиной к морю и устремил взгляд на дюны. Нигде не было видно людей, нигде не слышалось человеческих голосов — солнце блестело на мокром песке, между дюнами гулял ветер, уныло и пронзительно перекликались чайки. Я начал подниматься по откосу, где среди плетей ползучих растений бойко прыгали песчаные блохи. Если не считать этого движения, посвиста ветра и птичьих криков, зловещее место казалось погруженным в мертвый покой, но я-то знал, что
