Власть и прогресс - Саймон Джонсон
Дарби был сыном мелкого фермера. Ньюкамен – торговец скобяными изделиями, продававший инструменты для работы на шахтах. Родители Аркрайта были так бедны, что в детстве он даже не ходил в школу, а начал трудовую жизнь как цирюльник и изготовитель париков. Веджвуд был одиннадцатым ребенком в семье горшечника. Отец Уатта занимался судостроением, то есть находился на более высокой ступени социальной лестницы. Однако к тому времени, как маленький Джеймс пошел в школу, его отец уже разорился и брался за любую работу по изготовлению инструментов.
Эти первопроходцы – как и почти все новаторы до 1850 года – были практиками без обширного формального образования. Многие, как Джордж Стивенсон, начинали с малого и терпеливо занимались своим делом несколько десятилетий, прежде чем клиенты и инвесторы по достоинству оценивали их таланты.
Из 226 человек, основавших в этот период крупные промышленные предприятия, к сословию пэров принадлежали ровно двое, и менее 10 % имели какую-либо связь с высшими классами. Однако это не были и выходцы из самых низов. Отцы у большинства из них владели лавкой, мастерской или небольшой мануфактурой. И сами эти промышленники по большей части усваивали необходимые практические навыки и получали опыт в управлении такими же небольшими предприятиями, прежде чем переходить к созданию чего-то покрупнее.
Все они отличались безмерным честолюбием – таким, какого странно ждать от людей скромного происхождения в сословном обществе вроде средневековой Европы. Еще примечательнее, что все они верили в технику как двигатель прогресса – и собственного возвышения. Но самое примечательное – у них все получалось.
Что вселило в них такую дерзость? Откуда взялась мысль, что они смогут добиться своих целей, используя новые технологии? И почему им все удавалось – как вышло, что никто и ничто не помешало?
К тому времени, как эти люди вышли на сцену, долгий процесс общественно-политических перемен устранил из английской социальной иерархии большинство элементов, препятствовавших вертикальной мобильности, и открыл честолюбивым смельчакам дорогу наверх. Возможно, определенную роль в этих переменах сыграли представления об индивидуализме и остатки народного самоуправления, восходящие к временам тысячелетней давности. Но важнее всего стала серия серьезных институциональных преобразований, запустившая процесс социальных изменений и убедившая аристократию потесниться, чтобы дать место «новым людям».
Как разрушались устои
В 1300 году мысль взойти из низов к вершинам известности большинству англичан и в голову не приходила – и уж полной нелепостью показалась бы идея, что этого можно добиться с помощью изобретений. В 1577 году священник Уильям Харрисон в своем «Описании Англии» так охарактеризовал важнейшую определяющую черту английского общества:
«Мы в Англии обыкновенно разделяем людей на четыре сорта…»
Дальше он перечисляет эти «четыре сорта»: дворяне (в том числе и высшая знать), горожане, свободные мелкие фермеры и, наконец, рабочие, бедные селяне, ремесленники и слуги. Столетием позже, в 1695 году, в своей знаменитой «Книге рангов, степеней, титулов и именований» Грегори Кинг пользуется примерно этими же категориями. То, к какой группе ты относишься, и в 1577, и в 1695 году определяло твой статус и объем власти.
Эта сословная стратификация общества никем не оспаривалась и имела глубокие исторические корни. После Норманнского завоевания в 1066 году новые правители установили в Англии централизованную феодальную систему, в которой большая власть сосредотачивалась в руках короля. Целью монарха было присоединение новых территорий при помощи браков и завоеваний. Основу армии составляли феодальные обязательства лордов и мелкопоместного дворянства. Коммерция, как правило, не воспринималась как что-то значительное.
Однако уже к 1300 году эта система начинает размываться, не в последнюю очередь благодаря «Великой хартии» 1215 года, открывшей путь для создания первого парламента и даровавшей некоторые права церковникам и знатным дворянам – а также выдвинувшей, пусть и чисто теоретически, некоторые идеи о правах человека в целом. И все же в 1558 году, когда взошла на престол Елизавета Первая, английская социальная иерархия выглядела примерно так же, как в XIV веке. И в экономическом плане страна оставалась отсталой – далеко позади возрожденческой Италии или регионов нынешних Бельгии и Нидерландов, уже тогда славных своей текстильной промышленностью.
Отец Елизаветы Генрих Восьмой устроил традиционной системе серьезную встряску. Генрих инициировал политические перемены с далеко идущими последствиями. Захотев жениться на Анне Болейн, он вступил в конфликт с католической церковью и монашескими орденами – и в конечном итоге в 1534 году объявил себя главой Церкви Англии. Двигаясь по этому пути дальше, он распустил монастыри и с 1536 года начал распродавать их значительные земельные угодья. В начале этого процесса к религиозным орденам принадлежали всего 2 % мужчин в Англии, однако их коллективные владения составляли ¼ всей английской земли. Теперь их земля пошла с молотка, что вызвало новый раунд социальных перемен: владения некоторых богатых семейств значительно увеличились, а многие люди, у которых не было земли, теперь приобрели хотя бы скромные участки.
К концу правления Генриха пошатнулись многие основы средневекового сословного общества. Но плоды этих преобразований стали заметны уже при правлении Елизаветы, с 1558 по 1603 год. В эти десятилетия уже очевидна сильная купеческая прослойка, особенно в Лондоне и других портовых городах; эти купцы активно занимаются внешней торговлей и не стесняются отстаивать свои интересы. Перемены в сельской жизни, возможно, еще более серьезны. В этот период мы видим появление мелких фермеров и квалифицированных ремесленников как экономической и общественной силы.
Эти социальные перемены ускорились благодаря колониальной экспансии Англии. «Открытие» Америки Колумбом в 1492 году и плавание Васко да Гамы вокруг мыса Горн в 1497 году открыли для европейцев новые интереснейшие возможности. На колониальный пир Англия явилась с опозданием; к концу царствования Елизаветы у нее еще не было ни значительных колоний за рубежом, ни сильного флота, способного потягаться с испанским или португальским.
Но в этом случае слабость Англии обернулась силой. Решив вступить в борьбу за колонии, Елизавета обратилась к каперам, таким как Фрэнсис Дрейк. Эти искатели приключений снаряжали собственные корабли и, получив каперское свидетельство, пытались завладеть владениями Испании и Португалии или грабили их суда. Если им все удавалось, щедрая доля добычи доставалась монарху; так, успешное плавание Дрейка вокруг света принесло Елизавете целое состояние. Если же что-то шло не так, монарх мог сделать вид, что он ни при чем.
Атлантическая торговля значительно изменила баланс политических сил
