Власть и прогресс - Саймон Джонсон
Вопрос о том, какая власть выше – церковная или светская, – все Средние века оставался предметом споров. По этому вопросу с королем Генрихом Вторым сцепился прославленный архиепископ Кентерберийский Фома Беккет. Король настаивал, что серьезные преступления, совершенные клириками, должны рассматриваться в королевских судах. Беккет отвечал на это:
«Такому не бывать, ибо не могут миряне быть судьями служителей [церкви], и все, что совершил этот или любой другой член клира, должно разбираться в церковном суде».
Беккет был прежде лордом-канцлером и доверенным лицом короля; сам он полагал, что защищает свободу – одну из форм свободы – против тирании. Король счел такую позицию предательской и пришел в ярость; кончилось это, как все мы знаем, убийством Беккета.
Но это насилие не пошло на пользу – оно лишь увеличило силу убеждения церковников и их способность противостоять королю. Беккета начали почитать как мученика, и Генриху Второму пришлось принести публичное покаяние у его гробницы. Сама гробница оставалась предметом народного поклонения вплоть до 1536 года, когда, попав под влияние протестантской Реформации и желая заключить новый брак, Генрих Восьмой восстал против католической церкви.
Сломанный прицепной вагон
Неравномерное распределение власти в средневековой Европе объясняет, почему элита могла жить в комфорте и довольстве, пока крестьяне прозябали в нищете. Но как вышло, что новые технологии сделали большинство населения еще беднее?
Ответ на этот вопрос тесно связан с важным свойством технологии, которое обычно остается незамеченным: она лишь орудие в человеческих руках. Как будет использована та или иная технология, зависит от видения тех, кто обладает властью.
Важнейшая часть производительного ландшафта средневековой Европы была реорганизована после норманнского завоевания. Норманны усилили господство помещиков над крестьянами – это сказалось и на доходах, и на сельскохозяйственных работах, и на том, как принимались и внедрялись новые технологии. Мельницы требовали значительных вложений; и в экономике, где хозяева земли обретали все больше средств и политической власти, вполне естественно, что эти вложения делали именно они – таким образом, чтобы еще сильнее закрепостить и поработить крестьян.
Значительной частью своих земель феодальные лорды управляли сами, другую часть сдавали в аренду, однако сохраняли над своими арендаторами и прочими жителями своих владений серьезный контроль. Этот контроль был критически важен, поскольку от сельских жителей требовалось – бесплатно и зачастую принудительно – работать на полях помещика. Об условиях этой барщины, о том, сколько дней она должна занимать и как сочетаться с работами на крестьянских полях, помещик часто так или иначе договаривался с крестьянами; но в случае разногласий они шли в местный суд, который, находясь под контролем помещика, практически всегда решал дело в его пользу.
Мельницы, лошади и удобрения повышали производительность; благодаря им с той же площади земли и при том же объеме труда стало можно собирать больший урожай. Но где же «прицепной вагон»? Он так и не появился. Чтобы понять почему, вспомним принципы работы «прицепного вагона», сформулированные нами в главе первой.
Мельницы экономили труд прежде всего при помоле зерна, но в то же время увеличивали предельную производительность работников. С точки зрения «прицепного вагона производительности», теперь на мельницах требовалось больше людей, и конкуренция за работников должна была заставить поднять им плату. Но, как мы уже видим, в таких вопросах чрезвычайно важен институциональный контекст. Увеличение потребности в работниках ведет к повышению заработной платы только там, где имеется свободный и хорошо функционирующий рынок труда.
Подобного рынка труда в средневековой Англии не было, особой конкуренции между мельницами – тоже. В результате обязанности работников зачастую определялись «по максимуму», а их жалованье – «по минимуму». Кроме того, помещики решали, сколько брать с крестьян за доступ к мельнице, налагали некоторые другие платежи и поборы. Получив при норманнском феодализме больше власти, господа теперь не стеснялись «завинчивать гайки».
Но почему введение новых машин и, как следствие, повышение производительности приводило к тому, что крестьян начинали выжимать досуха и уровень их жизни снижался? Представим себе условия, в которых новые технологии повышают производительность, но господа не могут (или не хотят) нанимать дополнительную рабочую силу. Они предпочитают, чтобы те, кто уже на них работает, просто работали дольше. Как этого добиться? Есть способ, который в стандартных изложениях часто упускают из виду, – принуждение. Заставить работников трудиться до упаду! В результате повышение производительности приносит прибыль хозяевам, но работникам только вредит: они страдают от принуждения к труду, от того, что теперь вынуждены работать дольше, – и, возможно, также от снижения заработной платы.
Именно это и произошло, когда в средневековой Англии появились мельницы. Введение новых машин повысило производительность – в результате феодальные господа начали сильнее эксплуатировать крестьян. Их рабочий день удлинился, меньше времени осталось на собственные поля, в результате реальные доходы и уровень потребления снизились.
Распределение власти и господствующее в ту эпоху видение определяли и то, как развивались и применялись новые технологии. Среди важнейших решений был выбор, где строить новые мельницы и кому они будут принадлежать. В сословном обществе Англии считалось вполне естественным, что владеть мельницами должны лорды и монастыри. Эти же люди обладали властью, необходимой для того, чтобы пресечь всякую конкуренцию. Лорд становился монополистом: его мельница обрабатывала все зерно и всю шерсть в округе по ценам, которые сам же лорд и устанавливал. В некоторых случаях феодалам удавалось даже запретить домашние ручные мельницы. Таким образом, технический прогресс в этом случае только обострял экономическое и социальное нервенство.
Синергия принуждения и убеждения
Сочетание убеждений и принуждения, а также их совокупное влияние на распространение новых технологий удобнее всего рассматривать на конкретных примерах. Так, в 1191 году некий Герберт Дин решил поставить на своей земле ветряную мельницу. Настоятеля одного из крупнейших и богатейших монастырей Бери-Сент-Эдмундс такая предприимчивость совсем не обрадовала: мельница Дина составляла конкуренцию монастырским, так что аббат потребовал ее снести. Согласно Джослину из Брейклонда, работавшему на аббата.
«…услыхав об этом, пришел Дин и заявил, что имел право сделать это на своей земле и что свободное право пользоваться ветром ни у кого не может быть отнято; сказал также, что хотел молоть собственное зерно, а не чужое, и не думал наносить ущерба соседским мельницам».
Настоятель был в ярости:
«Я так же тебе благодарен,
