Голодный мир - Андрей Михайлович Подшибякин
– Как?.. Инна?.. Я, видишь ли, так сказать, на ухо туговат – всю жизнь на производстве, грохот, шум! А слуховой аппарат я не люблю, видишь ли, никак привыкнуть не могу, да и не нужен он мне тут особо, кого тут слушать – зайцев, что ли?
– Ира, – вставила Ира, чуть повысив голос.
Дед отмахнулся: какая, мол, разница?
Ирина приготовилась внутренне взбеситься, но вдруг поняла: ей неожиданно понравилась эта не простота даже, а отсутствие городского лицемерия.
– Деда, ну всё, давай внутрь, там познакомимся, холодно же, – Олег демонстративно обнял себя руками и переступил с ноги на ногу.
– А ты не учи меня! Ишь, выискался! – деду явно страшно нравилось общаться. – Он, Иришка, знаешь, с малолетства противный был, у-у-у! Ты ему слово, он тебе десять! Да с такой, видишь ли, дерзостью, как все должны ему. Но и такой, понимаешь, как говорится, с ссыклинкой. Чуть шикнешь на него – сразу, видишь ли, на попятную!
Гостья помимо воли прыснула, забыв обратить внимание на бесячую «Иришку»: дед охарактеризовал ее бойфренда поразительно точно.
– Ну всё, хватит уже, – Олежа надул губу, в чем явно не отдавал себе отчета, и протиснулся мимо деда в тепло дачного домика.
Дед преувеличенно, как персонаж мультфильма, подмигнул Ире и запустил ее следом.
Федор Феоктистович был так искренне рад гостям, что раздражение Иры и нервозность Олега быстро истончились, отступили на периферию.
В домике было жарко, светло и как-то по-сказочному уютно. Уже странно было думать, что Ира так упиралась, – было бы тупо променять это новогоднее приключение на стандартную новогоднюю пьянку у подруг, или, что еще хуже, у занудных Олежиных друзей-айтишников, всё время пялившихся на ее обтянутую джинсами задницу.
Олег быстро забыл, что успел надуться на Федора Феоктистовича: он схватил со скромно, но сытно накрытого стола соленый огурец, захрустел им и стал распаковывать рюкзак.
– Все лекарства по списку купил, что ты просил, смотри: от желудка, болеутоляющие, глазные капли, потом этот, как его, физраствор для зубов твоих…
– Зубы-то у меня, Иришка, давно вставные! – с некоторой даже гордостью заявил дед. – Производство, видишь ли, вредное было, да и не до врачей всю жизнь, понимаешь. Так что вы, молодежь, мотайте на ус, не запускайте это дело. А то как мы будете, видишь ли, старые развалины!
Ни на какую развалину, по правде говоря, Федор Феоктистович был не похож: он был старичком юрким, жилистым и бодрым.
– Адреналин привез? – дед закопошился в выставляемых Олежей на стол ампулах и коробочках. – Это ж нам, видишь ли, первая надобность! Бабке без него никак!
– Спит, да? – Олег показал глазами на закрытую дверь смежной комнаты и запоздало понизил голос – как будто только что не орал на максимальной громкости.
Дед нашел нужные ампулы, довольно цокнул и ответил:
– Она теперь, Олежик, на постоянной основе спит…
Ира сделала грустное лицо. Чем конкретно болела бабушка, она в суматохе сборов спросить забыла; Олег запретил брать чемодан и сказал, что всё необходимое купит ей по прилету на Бали; пришлось пихать одежду и косметику наугад в спортивную сумку. Да ей, по правде говоря, и не были особо интересны хвори незнакомой старухи.
Сейчас вдруг стало стыдно, но спрашивать было уже неудобно.
– Загляни, поздоровайся, – сказал Олегу дед. – Она ж, видишь ли, чувствует всё, даже если, ну…
Он осекся.
Олег осторожно, на цыпочках, подошел к двери, приоткрыл ее и сунулся внутрь.
Ира вытянула шею, пытаясь заглянуть через его плечо.
– Ба, привет! Невесту привел! – Олег помолчал, придумывая, что еще сказать. – С Новым годом!
Ответа не последовало. Во тьме комнаты угадывалось что-то светлое, бесформенное: силуэт лежащей на кровати очень полной женщины, укрытой по шею одеялом.
– Ну всё, всё, – засуетился Федор Феоктистович. – Давай, закрывай. Она, как проснется, позовет. Не тревожь! Закусим давайте, да побеседуем. На холодное налетайте, а я мяска сейчас пожарю. Знал бы, когда будете, раньше бы сделал, а то, видишь ли, мяско́ надо только свежим, горячим! Холодное мяско́ – это, как попы говорят, грех!
Ира вдруг поняла, что ужасно проголодалась, и села за стол. Олег плюхнулся рядом – и по-хозяйски начал возиться с холодцом, дрожащим в алюминиевом судке. Дед тем временем вытаскивал банки с соленьями из огромного, суперсовременного холодильника – он здесь выделялся, казался инопланетным артефактом.
– Холодное – пушка! Никто такого не делает! Давай, наложу. Горчички еще обязательно, а, нет, – хренка! С хренком вообще бомбезно! – суетил Олежа.
– А выпить есть? – неожиданно для себя спросила Ира.
Дело было даже не в том, что она ненавидела холодец по чисто эстетическим соображениям – и без спиртного с ним бы не справилась; а просто… Ну, Новый год же.
– Шампуньского у нас, видите ли, нема, – отозвался Федор Феоктистович, переместившийся к газовой плите, – бананьев тоже. Но! Имеется вкуснейший самогон! Я, понимаешь, до этого дела всегда охотник был. Разумеется, в меру! Еще когда плешивая, извините за выражение, мразь страну развалила, ну, Горбачев Михал Сергеич, – я прям назло ему начал домашний делать. Пусть свою антиалкогольную кампанию себе засунет козе в трещину! Выкуси! Иди, Олежка, возьми там… А хотя стой, сам принесу. Да и тяпну с вами рюмочку, видишь ли, чтобы всё хорошее пришло, а всё плохое ушло к свиньям собачьим!
Дед дернул ручку еще одной двери, за которой находился, по всей видимости, погреб. Удивленно завис на пару секунд. Что-то вспомнил, смешно шлепнул себя ладонью по лбу. Вынул из кармана ключ. Отпер дверь.
Затопал по деревянным ступенькам, чем-то звякнул, повозился. Вернулся – с полуторалитровой бутылью. Ира почему-то ждала, что та будет заткнута, как в старом кино, бумажной пробкой, но нет: крышка была обычная, закручивающаяся, как на минералке.
– Давайте, молодежь, разливайте! Помянем… Нет, как там? – проводим старый год!
По комнате разлился запах жареного лука и нагретого масла – самый уютный, вкусный и домашний запах в мире.
– Давайте, видишь ли, до мяска, под салатики… – подзуживал от плиты дед, которому явно не терпелось бахнуть.
Олежа неумело разлил жидкость в три стопочки. Выпили.
– Сэм – пушка-бомба! – Олег зажмурился, как кот.
Эти пушки с бомбами казались Ире чудовищным кринжом, но не согласиться было нельзя: самогон пах лесными травами и вкручивался в организм мягко, без нажима, как там и был.
Захотелось еще.
– Федор Фекл… Фоек…
Дед хихикнул.
– Деда Федя я, деда Федя! А то язык сломаешь! Помню, парторг у нас на предприятии никогда с первого раза выговорить не мог, видишь ли, шипел, плевался, как ото чайник на плите. Ну ничего, ничего-о-о-о, со временем настропалился:
