Серебряный Ашолотль - Анна Альфредовна Старобинец
– На-на-на-на! – Девочка показывала растопыренными, измазанными в пыли пальчиками на письменный стол консульши. На столе, прислоненный к массивному стакану с карандашами и ручками, сидел, скрючившись, тряпичный розовый заяц. – На-на-на-на-на… – Она посмотрела полными надежды глазами сначала на консульшу, а потом на Машу. – Тни-ли-тни-ли-тни-ли…
Маша потянулась к зайцу, но консульша почему-то пришла в неистовство.
– Нельзя! – Она сунула зайца в ящик стола и хлопнула им так, что девочка вздрогнула и застыла за загородкой. – Нельзя ничего здесь трогать!
Лицо девочки сморщилось, нижняя губа задрожала, и через несколько секунд безмолвного детского ужаса она зашлась в плаче.
– …Игрушка – для тех, кто пришел с детьми! У вас нет детей!
– Что вы за человек?.. – Маша повернулась к рыдающему ребенку и попробовала состроить смешную рожицу.
– Вы не можете брать игрушку! И нечего туда все время смотреть!
– Наш-ки-ни… – проскулила девочка; лицо ее блестело от слез и соплей. – Наш-ки-ни-наш-ки-ни-наш-ки-ни…
– Не смотрите туда, куда вас не касается! – продолжала бесноваться консульша.
– Ло йивке ха-йелед од, – тихо сказала Маша. – Ло яэ ле елед ливкот.
Консульша застыла с полуоткрытым ртом, только ее цыганские серьги покачивались из стороны в сторону. Девочка перестала плакать и смотрела на Машу огромными, влажными глазами. Они были похожи на глаза консульши формой и цветом, но в них не было злобы. Только печально недоумение.
– Что это за странный иврит, на котором вы говорите? – впервые за все собеседование в голосе консульши прозвучал неподдельный интерес.
– Почему странный?
– Потому что – странный, госпожа. Устаревший. Вас кто-то, наверное, обманул. У нас так не говорят.
– Меня научил нескольким фразам мой дедушка. По линии матери.
– Госпожа… Вы хотя бы сами понимаете смысл того, что сказали здесь на иврите?
– Мне кажется, я сказала: «Ребенок не должен плакать».
– Ла-ла-ла-ла-ла! – крикнула девочка из-за загородки и засмеялась.
– Так. Госпожа, – консульша нахмурила нарисованные брови, – я скажу вам честно. Я хотела отказать вам в визе на пээмжэ. Потому что у вас нет никаких документов, подтверждающих еврейство, и вы ведете себя вызывающе. Вы должны здесь очень хорошо понимать. Я вообще не поверила в этого вашего дедушку по материнской линии… пока вы не заговорили на этом вашем странном иврите. Поэтому мы сделаем так. Вы соберете недостающие документы. Во-первых, повторное свидетельство о рождении матери. Во-вторых, документы на деда, все, что удастся найти и получить через ЗАГС или архивы: выписка из домовой книги – это будет самое простое, документ о том, что был репрессирован, партбилет и выписка из партийного дела, если состоял в партии…
– Не состоял.
– …свидетельство о рождении, о смерти, о браке с бабушкой. Все, что найдете. После этого вы снова запишетесь на прием в консульство.
– Если я найду документы, в следующий раз я получу… – она напряглась, вспоминая нужные слова на иврите – хотелось впечатлить консульшу еще больше, – …цдака лашув?
– Получите что?!
– Ну… цдака лашув. Право на возвращение…
– Боже мой, «цдака лашув», ну и слова вы берете… очень странный иврит. Но мне даже нравится. Так что – да, госпожа Иомдина. Если вы принесете недостающие документы, вы получите право на возвращение. Только это называется «зхут а-швут».
* * *
Кто последний в шестой кабинет?
Двое стариков, сидевших, ссутулившись, под дверью в шестой кабинет, окинули Машу мутным взглядом больных помойных птиц и ничего не ответили.
– В архив кто последний? – Маша повысила голос: вдруг плохо слышат.
– Нет туда никого, – нехотя отозвалась тетка с банкетки напротив. – Мы в пятый. – Она потеребила за локоть толстого подростка, уткнувшегося в мобильный. – Опять сидишь в телефоне? Глаза сломаешь.
– Угу, – не отрываясь от экрана, отозвался тот.
Маша осторожно постучала в дверь шестого.
– Ждите! – капризно отозвались изнутри и громко звякнули чашкой о блюдце.
– Смотреть, что ли, больше не на что? – продолжила тетка педагогическую работу.
Подросток на секунду оторвался от телефона, оглядел помещение ЗАГСа, скользнул рассеянным взглядом по тетке, по Маше и старикам и снова уткнулся в гаджет:
– Здесь смотреть не на что.
– А где же вашему величеству есть на что смотреть?
– На Красном море, – буркнул подросток. – Там коралловые рифы.
– А это ты папаше своему спасибо скажи, что мы сейчас не на Красном море, а здесь торчим, понял?
– Почему же папаше? Тебе спасибо. Это ж ты захотела, чтобы я фамилию менял. Могли бы со старой фамилией по старому загранпаспорту поехать.
– А-а-а, я, значит, захотела? – совсем окрысилась тетка. – То есть ты бы спокойно фамилию его козлиную продолжил носить, и плевать тебе, как он со мной поступил?!
– Если б ты его постоянно не доводила, он бы нас не бросил. – Подросток оторвался от телефона и уставился на нее абсолютно взрослыми, злыми глазами.
– Ты – такая же сволочь, как твой отец, – прошипела тетка.
– Я рад! – голос его по-петушиному сорвался.
– Я бы тоже сейчас могла быть в Израиле, на Красном море, – встряла Маша. – Но тоже пока не складывается. – Ей хотелось как-то замять этот стыдный, чужой скандал, защитить чужого, толстого, озлобленного ребенка.
– Мы в Израили не ездим, – с ненавистью срезала ее тетка.
– Русские люди в Египте купаются, – вдруг солидаризировался с матерью толстый. – В Израиле одни евреи.
– Следующий! – утомленно воззвали из-за двери шестого кабинета.
Маша на всякий случай сначала трижды заискивающе постучала, а потом вошла в тесную каморку.
– Опять вы, женщина? – Сотрудница ЗАГСа резко отодвинула от себя чашку с недопитым чаем и воззрилась на Машу через мутное окошко выпученными глазами. Она была похожа на раздраженную рыбу, которой не дают спокойно опуститься на дно аквариума и впасть в анабиоз, а вместо этого потехи ради тревожат, стучат в стеклянную стенку. – Я же вам в прошлый раз сказала. Документы ваши готовы, но вам я их не дам. Их должна получать ваша мать.
– Моя мать больна.
– Значит, вы должны принести от нее нотариально заверенную доверенность. Принесли?
Маша молча сунула в мутный аквариум бумагу.
– Это что еще? – скривилась в окошке Рыба. – Это не от нотариуса.
– Из больницы, – тихо сказала Маша.
Рыба недоверчиво приняла бумагу, выпучила глаза еще сильнее и погрузилась в чтение.
– И что из этого?
– Физическое состояние моей матери не позволяет ей сделать доверенность, – отозвалась Маша. – Я – ближайший родственник. В этой ситуации вы обязаны выдать мне дубликаты документов. Я посоветовалась с юристом.
– С юристом она посоветовалась! Ха-ха! – Рыба попыталась сделать вид,
