Ош. Жатва. Том 1 - Артём Александрович Мичурин

— Да, — не нашёл Жубер более подходящих слов.

Опущенный мост с грохотом коснулся земли, и наша зарождающаяся банда, ведя под уздцы гружёную кобылу, покинула негостеприимные чертоги Хайм.

— Ну как тебе воздух свободы? — обратился я к дышащему полной грудью Глюту.

— Великолепно.

— Счастлив?

— Почти.

— Вот как? И чего же недостаёт для полного благолепия?

— Сущей ерунды.

Пиромант приподнял руку, и идущий в пяти шагах перед нами Жубер вспыхнул. Пламя не просто объяло его, оно будто бы рвалось изнутри. Дикий вопль, вышедший из капитанского рта, был недолог, но даже у меня от него кровь похолодела. Бедолага за секунды почернел и скорчился на земле, дымя и пыша жаром.

— Вот теперь порядок, — расплылся пиромант в довольной ухмылке.

Мы с Волдо обменялись многозначительными взглядами и молча продолжили путь.

Глава 43

Я никогда не боялся конкуренции. Да, в моём ремесле она высока, но в моём искусстве — отнюдь. У меня всегда было одно неоспоримое преимущество — я по-настоящему любил то, чем занимаюсь. Ой, ладно, кого обманываю. Я обожал свою работу. Души в ней не чаял. Кончал, планируя во сне следующее убийство. Плакал, вспоминая свои шедевры за стаканчиком горячительного. Я жил этим, не только в материальном, но и в ментальном плане. И уход от любимого дела убивал меня в последние годы. Нехватка адреналина пожирала мою личность похлеще альцгеймера. И сожрала бы без остатка, не опереди её пуля. Благословенная пуля, как я считал до недавнего времени. Ведь она даровала мне поистине безграничные перспективы. Но, в то же время, переместила на новое игровое поле с совершенно иными правилами. И я думал, что адаптировался к ним. Я полагал, что «опыт не пропьёшь», и мне не будет равных, как и раньше. Но вот я шагаю по мрачной холодной степи, и все мои мысли вертятся вокруг одного: «Перекрой ему кровоток, пока он не спалил тебя заживо». И я с сожалением понимаю, что в схватке один-на-один, случись она, всё будет решать не опыт, талант или умение, а вульгарные доли секунды, отделяющие каждого из нас от высвобождения магической спусковой пружины. И от результатов этого спуска не увернуться, ибо у этой «пули» нет скорости, нет траектории, и нет нелетальных попаданий.

— Ты не представился, — произнёс Глют, не прекращая творить огненные заклинания, будто дёргал затвор, проверяя, верно ли собран автомат.

— Можешь звать меня Колом.

— Прямо вот так? Без «мейстер», «сэр» или на худой конец «мсье»?

— Да, без официоза. Но, если желаешь, можешь добавлять «милорд» в начале и в конце обращения. Лишь бы тебе было удобно.

— Спасибо, обойдусь, Кол. Куда мы направляемся?

— Заберём двоих наших товарищей тут неподалёку, а дальше — куда укажешь. Ты ведь укажешь, правда?

— Не волнуйся, я выполню условия сделки. Хочешь больше колдунов в свою банду — будь по-твоему.

— Колдунов? Как грубо. Меня интересуют персоны с нетривиальными способностями. Ну, знаешь, с такими, которые могут превращать плохих людей в хороших, а неприступные крепости в руины.

— Понимаю. Цель?

— Больше хороших людей, меньше неприступных крепостей.

— А ты не любитель растекаться мыслию по древу. Мне нравится. Кто дал на меня наводку?

— Один хороший человек.

— Он мёртв?

— Нет, он из того редкого исключения, что даже будучи живым неплох.

— Да, таких мало.

— Сколько непризнанных дарований твоими стараниями могут пополнить мою банду?

— Ну… Если считать прямо по головам — пять.

— А есть ещё варианты?

Глют молча помялся, сообразив, наверное, что сморозил чушь.

— Будут мысли, где их искать? — продолжил я.

— Разумеется.

— Они настолько предсказуемы?

— Для меня — да. Для остальных — нет. Иначе мы не обсуждали бы их присоединение. Ведь сложно присоединить пепел.

— С кого начнём?

— С Барни. Его берлога ближе всего.

— Что за Барни? Расскажи о нём.

— Хороший парень, тебе понравится.

— Я не так чтобы большой ценитель парней. Конечно, из любого правила есть исключения, но сейчас меня интересуют другие его таланты. Давай поподробнее.

— Ну, Барни — это Барни. Здоровенный детина, много жрёт, мало говорит. Тупой, как наковальня, но это ему только на пользу.

— Почему?

— Если бы не тупость, Барни давно бы направил свои таланты в более доходное русло, нежели земледелие. А это для неопытного юнца верная дорога на костёр. Но Малыш Барни не из таких. Лет до восемнадцати он исправно таскал плуг и валил деревья в своей деревне. Вероятно, так продолжалось бы и дальше, но однажды судьба занесла в его края важного церковника. Карета увязла на раскисшей дороге, и вся многочисленная свита не могла её вытащить. На помощь согнали деревенских, ну и Барни в числе прочих. Парень — святая простота — недолго думая, взял ту карету за оглобли, да и протащил с десяток метров по дороге вместе с перепуганными упирающимися лошадьми. Церковнику такой поворот событий показался подозрительным. Он велел своей свите обездвижить Барни, с тем чтобы забрать того с собой и по прибытии тщательно изучить на предмет порчи Тьмой. Барни подобный расклад не понравился, и он голыми руками буквально порвал в клочья с дюжину сраных святош. А потом дал дёру. Я нашёл его страшно отощавшим и перепуганным. Пришлось долго завоёвывать доверие этого большого ребёнка. Но оно того стоило. В руках Малыша Барни сосредоточена чудовищная сила. А энергия душ повышает её кратно. Ты можешь шинковать людей мечом, я прожариваю их до хрустящей корочки, но ни один из нас не справится с крепкой запертой дверью или банальными оковами. Барни справится.

— Что ж, звучит неплохо. Насколько он управляем?

— Он послушный мальчик, если не применять к нему физическую силу. Это его бесит. Кстати, извини за капитана. Не хочу, чтобы ты решил, будто я какой-то психопат, не контролирующий свои порывы. Жубер сдал бы нас при первом удобном случае. Он же прожжённый вояка, такие могут мухлевать, подворовывать, но предавать — никогда.

— Вообще-то мой любезный оруженосец, — небрежно указал я на понурого Волдо, — сторговался с ним на тридцать душ за твою свободу, но я сделал поспешные выводы, и события устремились по несколько иному руслу. Так что, думаю, ты переоценил капитана. Принципиальности в нём было меньше, чем сострадания в моём сердце.

— Что ж, — нарочито смущённо