Жена-беглянка. Ребенок для попаданки - Константин Фрес

Старуха недобро ухмыльнулась.

— Хочешь казаться хорошим и милосердным? — проскрипела она. — Но ты кровь от крови и плоть от плоти нашей семьи! Так же жесток и мерзок! Глядя на тебя сейчас, я вижу себя.

— Не смей на меня пялиться, старая ведьма, — процедил Ивар. — Не то я тебе вышибу глаза. Пошла прочь сию же минуту, и старайся мне не попадаться. После этого нет у меня ни капли любви к тебе. И ни капли желания тебя простить.

— Слушаюсь, ваша светлость, — паясничая, старуха поклонилась Ивару и, опершись на палку, подволакивая ногу, пошла прочь.

Только тогда, когда фигура матери скрылась в полумраке холла, Ивар дал волю чувствам.

Он застонал как от сильной боли, из глаз его хлынули слезы.

Но он словно сам не желал их видеть, чувствовать на своих щеках.

Закрыв руками лицо, он душил рыдания, делая их совсем неслышными.

И душа его становилась все черствее с каждым мигом.

Глава 62

Дитя, что я носила, было милосердно.

Это я поняла, когда научилась его слышать и понимать.

Я часто ездила на прииски — и узнать, как идет строительство, и призвать еще больше камней, — и стала замечать, что дитя беспокоится, когда видит, что работникам холодно, и что дом не достроен.

Я чувствовала его беспокойство не как свое, а как чье-то, кто стоит рядом и чуть не плачет.

Думаю, он был даже милосерднее меня.

Чистая и невинная душа.

Но вместе с тем упрямая и своенравная.

Сколько раз я хотела уехать пораньше, а он останавливал меня и заставлял обойти весь берег ручья, чтобы не остался незамеченным, не обогретым и не накормленным никто!

И убедить его покинуть ручей порой было делом очень трудным.

И я подгоняла строителей, чтобы дом до холодов был готов.

Стир привозил больше теплой одежды и шерстяные одеяла для работников, а также дрова и уголь, чтобы было чем отопить и обогреться после работы на сыром берегу.

Доброта и щедрость моего дитя не могли меня не радовать.

Это означало, что жестокость своих родственников со стороны отца он не унаследовал.

Робер сопровождал меня в моих поездках.

Он не говорил, но я чувствовала то же, что и он: за мной постоянно наблюдают.

Недобрые глаза, налитые ненавистью, отслеживают каждый мой шаг.

Это был Макс — хитрый зверь, слишком умный, чтобы попасться в руки местной охране.

О, как сильно он ненавидел меня!

Деньги, что он получил от меня, и которых хватило б всей нашей семье на безбедное существование на очень долгий срок, кончились у него быстро.

Кто знает, где он промотал золото, в пирушках ли, в пьяном ли угаре в тавернах с сомнительными новыми друзьями.

Проиграл ли в карты или спустил на женщин, красивую одежду, побрякушки.

Да только карманы его были пусты, и живот урчал от голода.

Удивительно было и то, что он остался жив, такое долгое время проведя на самом дне этого города.

Его не ограбили — иначе он начал бы слежку за мной намного раньше, — не вспороли ему брюхо, да и вообще все беды обошли его стороной.

Верно, он был так изворотлив, что заручился дружбой и защитой у воров.

Может, подлизался, как он это умел.

А может, добрую часть денег им и отдал.

Только дружбой с дурными людьми сыт не будешь. И он отчаянно искал новые источники дохода, потому что к богатой и сытой жизни привыкаешь быстро, и расставаться с ней тяжело…

У Макса оставалось еще оставалось мое ожерелье.

Великолепное рубиновое ожерелье, что Натан дарил мне на годовщину свадьбы.

Но продать его оказалось не так-то просто.

Ворам Максик его сбыть не попытался.

За что, за что, а за такую богатую вещицу его действительно могли бы убить.

Да если б и не убили, то и денег много ему б не дали.

Колье стоило огромных денег.

А ворье ободрало б Макса как липку. Кинули б ему сотен пять золотых, и то в лучшем случае.

Это Макс понимал. И ему хватило ума никому не показывать это колье.

О существовании его знали только полицейские, что с ним наведывались на ручей, арестовывать меня.

Но вот чудеса какие — эти люди как в воду канули.

Не сразу, конечно.

Думаю, чтобы они помалкивали, Максик наобещал им с три короба, в частности — продать рубины и деньги поделить.

Но не сделал этого…

С колье Макс попытался сунуться к ювелирам.

Но Блестящие, потерявшие из-за этих камней некоторое количество своих пальцев — поговаривают, что палач не умел считать, и отрубил их больше, чем было приказано, — не стали даже слушать его.

Посчитав это очередной королевской проверкой.

А ну, как оценят дешевле, чем хочет король?

Может, палач и головы не умеет считать?!

И Макса выдворили вон.

Так что он был богат, но голоден и зол.

В голову ему пришла идея, что он мог бы продать это колье обратно в семью Натана. Но Натан был слишком крупной фигурой, чтобы заинтересоваться предложениями какого-то оборванца, да еще и предоставить ему аудиенцию.

Ивар был попроще, но поди сыщи его.

К тому же, он вдруг перестал появляться в городе.

Осталась рыжая Ида.

Ее отыскать было не трудно. Ее экипажи не охранялись блистательной стражей, она вынуждена была самостоятельно посещать портных, модные лавки и даже лавки с продуктами.

Ведь Натан с некоторого времени начал здорово ее ограничивать в средствах.

Да так, что ей порой было нечем заплатить слугам.

Но Максик этого не знал.

Он просто не задумывался, отчего это родственница герцога Ла Форс настолько доступна, что к ней в экипаж запросто можно влезть, когда он притормозит на углу.

И поэтому, стряхивая дождевую воду с плеч и шляпы, Макс это сделал.

Влез к ней в экипаж, рассчитывая продать ей дорогую вещицу.

Чем порядком Иду напугал.

— Что вам угодно? — выкрикнула она.

В руке ее блеснул стилет.

Но Макс успел перехватить ее руку за запястье и улыбнулся девушке настолько обаятельно, насколько только смог.

— Зачем же так пугаться и нервничать, — произнес он очень приятным голоском. — У меня и в мыслях не было причинить вам зло!

— То есть, вы залезли ко мне за добром? — усмехнулась Ида.

Максик ее руку отпустил и поклонился,