Старый, но крепкий 8 - Макс Крынов
Собственно, дальше всего два пути — с соответствующим эликсиром и без него. Если не воспользоваться эликсиром, придется несколько лет развивать соответствующие органы чувств, чтобы потом плавно перейти на следующую ступень и кратно усилить выбранное, так что я лучше воспользуюсь зельем.
После медитации в пещере перемещаюсь в секту и шагаю на почту, куда давненько не заглядывал. Ради разнообразия иду к почте не прямым путем, а окружными тихими улочками Циншуя, мимо цветущих палисадников и деревянных заборов с низенькими лавками.
У переулка рядом с почтой я встретил соседа матери: маленького, жилистого дедулю, с которым мы пару раз перекидывались словами. Кивнул ему приветливо и шагнул дальше, но старичок обеими руками ухватился за возможность поговорить:
— Китт, — тараторит, догоняя, — Мать говорила, ты рыбачил как-то, верно? А удочки-то у тебя справные? Може это, вместе сходим?
И не остановить. Завел речь про рыбалку, о том, как хорошо клюет рыба у старого моста, как кто-то сломал его лучшую вершу, про наживки, про поплавки: что лучше — гусиное перо, или пробка. И все говорит о том, как здорово было бы сходить на рыбалку вместе.
Я бы отшутился и пошел дальше — голова забита, да и свои дела есть, но подкупила тоска и одиночество старика, замаскированные натужной бодростью, весельем и словоохотливостью. Если он зовет порыбачить даже человека, которого видел за жизнь раз пять, то дела действительно печальны. Соглашаюсь:
— На днях загляну. Если погода хорошей будет — выберемся всей семьей. Самиру тоже скажу, чтобы снасти взял.
Дедуля сияет, как натертый медяк, благодарит и уходит. Я же захожу на почту.
С порога киваю мужчине, стоящему за прилавком:
— Приветствую. На мое имя было что?
Я бываю тут достаточно часто, чтобы меня помнили: мужчина без лишних вопросов заходит в каморку, шуршит бумагой и выносит три листа бумаги. Забираю их, но не остаюсь у стойки — на улице достаточно свежо, солнечно и не воняет птичьим пометом. Там можно спокойно прочесть письма и составить ответ.
Сажусь на скамейку, стоящую в тени под высокой липой и разворачиваю письмо от Пирия.
В глаза сразу бросается нарочито-дружелюбное: «Здравствуй, внук!» Хмыкаю, вспомнив, как старик обошелся со мной при первой встрече, и как на протяжении предыдущих лет третировал семью. А стоило показать свою пользу и продемонстрировать зубы, сразу пошло доброжелательное отношение.
Ну да ладно, это все в прошлом.
'Здравствуй, внук!
Так получилось, что у меня есть свои люди в Циншуе. Я наблюдал за тобой и Самиром, и мне приятно знать, что вы объединились и создали дело, которое только развивается и растет. Поздравляю вас обоих! Рад, что таланты помогают вам в жизни.
Ходить вокруг и около не буду, скажу сразу: я могу помочь вам, как родственникам. Пишите, если нужны деньги, люди или связи. Если потребуется, помогу с проблемами, если нужно — достану что угодно.
За все прошлые поступки, за все сказанное — прошу прощения у всех вас. Я утонул в своей гордыне и не видел реальности, пока жизнь не расставила все по местам.
Дедушка Пирий'.
Фразу с извинениями я просмотрел без интереса, предложение о помощи запомнил. Правда, пока не знаю, как старик может помочь, и стоит ли вообще обращаться к нему: не сомневаюсь, что за помощь мы Пирию еще и должны останемся, вопрос только в том, насколько высока будет цена. Интересно даже, это было искреннее предложение и радость за нас, или Пирий желает присосаться еще и к финансовым потокам Циншуя.
Разворачиваю второй бумажный лист. Почерк тот же, а тон уже другой, более подходящий склочному старику.
'Китт, здравствуй. Пишу тебе насчет нашего маленького договора. Омолаживающие эликсиры, кои я уже оплатил полновесным золотом, напоминаю, надо бы выслать поскорее. Не люблю дела, которые находятся в подвешенном состоянии — вроде бы и деньги уплачены, а товара все еще нет.
И имей в виду: если там у тебя вдруг найдутся лишние пузырьки, то можешь выслать вместе с моими — я им найду, кому их передать. Твои эликсиры действуют прекрасно, чувствую себя гораздо моложе. Глядя на меня, многие развалины готовы отдать куда больше золота, чтобы выглядеть так же бодро, но даже столичные зельевары не продают таких отличных зелий. Да, некоторые Крайслеры могут их изготавливать, но лучшее они используют для своего же Дома.
И если надумаешь, не тяни, мои знакомые не смогут ждать вечно.
Пирий'.
Вот это письмо уже более полезно — без просьб о прощении и туманного обещания помощи, четко по делу. Надо будет на днях сварить и отправить старику обещанное и на всякий случай вложить записку, где указать о перерывах между приемами.
Третье письмо — от Роя.
'Китт, приветствую.
Я уже трижды начинаю писать письмо, но не знаю, как лучше сказать о произошедшем. Я нашел Элиаса в столице, в том месте, о котором ты говорил. Постоял, дождался, когда он выйдет из цеха. И он вышел. Уже не мальчишка, которого я помню: высокий, плечистый юноша. Глаза у него от матери. Я знал, что нужно заговорить с ним, но не смог заставить себя.
(Две строки зачеркнуты)
Только на третий день я смог преодолеть ступор и обратиться к нему по имени. Он посмотрел на меня, как на постороннего, кивнул, сказал «отец» и ушел. А я стоял там и не знал, что мне делать дальше.
Я помню, ты писал, что Элиас в обиде на меня, но я думал, что нужно встретиться с ним и рассказать, как все было с моей стороны, и наши отношения наладятся. Может, после истерик и ругани, но обязательно наладятся. Потому как если не делать ничего, ничего и не произойдет. Но к чему я не был готов, так это к ледяному равнодушию.
На четвертый и пятый день в тот цех Элиас не приходил.
Я не знаю, что мне делать дальше, Китт. Мне очень хочется как убить всех ответственных за похищение сына Крайслеров, но я понимаю безрассудство и последствия такого желания. Чтобы не натворить лишнего, пока вернусь в лавку, займусь привычными делами.
Адрес для отправки тот же — присылай письма в мою лавку в Вейдаде. И я рад, что выговорился тебе.
Рой'.
