Когда в июне замерзла Влтава - Алексей Котейко

— Чем тебе Здераз не угодил? — поинтересовался он.

— Не Здераз, а замок.

Макс внимательнее присмотрелся к крепости. Кладка стен была изрядно обветшавшей, кое-где недоставало зубцов.

— Кто его строил? — не смог вспомнить Резанов.

— Вацлав Четвёртый, — скривился капрал.

— Ааа… Ну, а кроме того, что тебе этот король не по нраву?

— Тут в самом начале гуситских войн было настоящее побоище. В замке укрылось много новоместских католиков, а последователи магистра Яна оказались очень настырными, и не отступились, пока не взяли укрепления приступом. Погибло немало людей с той и с другой стороны, потом была резня, — Шустал махнул рукой. — Новоместская кордегардия не любит посылать сюда людей. В новолуние на стенах снова разыгрывается прошедшее сражение. Точнее, его кульминация — когда гуситы уже врываются внутрь, добивают последних защитников на парапетах, а потом ищут спрятавшихся. Я слышал, что тут иногда до сих пор пахнет кровью.

— Но призраки же в основном безвредные? Как бы жутко они не выглядели.

— Здесь — как раз нечастое исключение. Здераз и Подскали вообще славятся своими странными привидениями, а в Вацлавском замке, если ты попадёшь в гущу битвы, то получишь или от католиков, или от гуситов.

— Ну, я-то номинально православный.

— Значит, получишь от тех и других разом, — Иржи криво усмехнулся. — К моменту штурма у гуситов ещё не было таких тесных дружеских связей с Польшей, как потом. Так что разбираться в религиозных тонкостях они вряд ли станут. В общем, в новолуние сюда лучше не забредать.

Приятели приблизились к костёлу, и уже собирались обогнуть его слева, когда Максим тронул Шустала за плечо:

— Постой.

Храм, сам по себе высокий величественный — хотя вместе с тем не менее мрачный, чем полузаброшенный замок по соседству — возвышался на естественном скальном выступе, который строители лишь чуть стесали, чтобы не загораживал улицу целиком. Вправо шёл узкий проход, должно быть, прежде служивший запасным входом в крепость: в глубине его виднелась низкая сводчатая арка с полуоткрытой массивной калиткой. Слева камень постепенно превращался в грубо высеченные ступени, по которым можно было подняться к костёлу.

А у подножия скалы, почти на самом углу, сгорбившись под снова зарядившим мелким снежком, стояла маленькая фигурка, которую можно было бы принять за снятую с храма и забытую реставраторами статую.

— Господь всемогущий… — прошептал Иржи, вслед за Максимом приближаясь к этому «изваянию».

— Бабушка… — тихонько позвал Резанов. «Статуя» шевельнулась и чуть подняла голову. Насыпавшийся на платок снег с тихим шорохом опал к ногам нищей старушки, а та молча посмотрела на стражников.

Глаза её напомнили Максу Эву, когда его жена ещё была под действием проклятия — но у дочери водяного, даже страдавшей от своих каждодневных преображений, не было во взгляде такой вселенской скорби и невыразимой муки. Когда-то, наверное, изумительно красивые, изумрудно-зелёные глаза старой нищенки поблекли с течением времени, стали странно прозрачными, глубокими.

И эти глаза кричали. Безмолвно — и отчаянно. Сухие, ни единой слезинки, они будто давным-давно разучились плакать, но от этого скрытое в глубине зелени горе стало только острее и больнее.

— Бабушка, вы же замёрзнете насмерть, — забормотал Максим, сам толком не соображая, что говорит. Он мельком взглянул по сторонам и машинально отметил про себя, что на улице нет ни души, и что старушка, вопреки обычаю всех нищих, не протягивает руку за подаянием, а, согнув в локте, прижимает ладонь к боку, будто стыдясь просить милостыню. Капрал-адъютант принялся торопливо расстёгивать поясную сумку; позади него с шумом возился со своей Иржи.

— Вот, возьмите, — Резанов, не глядя, высыпал найденные у себя монеты в маленькую руку, и поразился, на секунду ощутив совершенно ледяное прикосновение полусогнутых пальцев. Следом со звоном посыпались монеты Шустала.

Зелёные глаза медленно опустились, с растерянностью рассматривая деньги, а затем снова поднялись, встретившись взглядом с глазами парней. Те смущённо переминались с ноги на ногу. Потом капрал, которому, похоже, пришла в голову очередная блестящая идея, заговорил:

— Давайте мы вас проводим? Тут недалеко, на Скотном рынке, есть маленькая корчма…

Нищенка молча покачала головой, хотя и попыталась изобразить на лице улыбку.

— Вы же тут замёрзнете, бабушка, — подключился Максим. — Послушайте, а, может быть, мы вас отведём к кларисскам с Тына? У них же есть богадельня? — в отчаянии посмотрел он на Иржи. Тот уверенно кивнул:

— Есть. Давайте мы сейчас вас проводим до корчмы, чтобы вы тут не мёрзли. Просто нам нужно по одному делу, а как пойдём обратно — мы вас отведём к кларисскам?

Старушка снова отрицательно качнула головой, но теперь печальная улыбка на лице проступила явственнее.

— Бог вам в помощь, ребятки, — голос у неё был надтреснутый, шелестящий, как палые листья на ветру. — Ступайте, и не бойтесь. А на обратном пути уж не разминёмся.

Стражники растерянно переглянулись. Нищенка махнула им рукой, то ли отсылая, то ли благословляя — и снова потупилась, превратившись в статую под снежной пеленой. Друзья зашагали вверх по улице, то и дело оглядываясь; на секунду задержались на перекрёстке, но потом всё-таки свернули вправо и, ускорив шаг, заторопились на Подскали.

Когда три года назад приятели спешили на Вышеград, то туда и обратно они прошли восточнее Эммаусского монастыря. Здесь же, у самой Влтавы, Максим был впервые. Подскали представлялся ему чем-то вроде пражских трущоб, однако, к своему удивлению, он обнаружил на высокой части речного берега лабиринт пусть и кривых, но довольно широких — чтобы могли разъехаться две телеги — улиц. Дома вдоль них стояли по большей части каменные, добротные и явно ухоженные. Вокруг практически каждого дома имелся просторный двор со штабелями брёвен, а самые богатые из таких складов могли занимать квартал целиком.

— Ты же сказал, что Подскали — деревенька. Да ещё и небольшая, — обиженно покосился Макс на Иржи.

— Сказал. А что не так?

— Ну,