Индульгенция 5. Без права на ненависть - Тимур Машуков

Он для наглядности стукнул каблуком по обсидиановому полу.

— Каждый из них пропитан смертью. Каждая золотая жилка в стенах — это прожилка чьей-то отчаянной мольбы. Дворец не просто стоит на костях. Он состоит из них. И он… живой. В своем роде.

Вивиан вздрогнула, невольно отстранившись от ближайшей колонны. Ее лицо стало пепельным. Изабелла же смотрела на стены теперь не с восхищением, а с диким любопытством, словно пытаясь разглядеть замерзшие лица в черном нефрите.

— Он… живой? — прошептала Вивиан.

— Чувствует, — кивнув, ответил отец с мрачным удовольствием, — особенно таких, как мы. Раздоровых. Магов проклятий, коими тут все стены пропитаны. Наши предки кровью поливали эти земли задолго до Годуновых. И смерть… Смерть он чувствует особенно чутко.

Его взгляд скользнул по мне, и в нем мелькнуло что-то нечитаемое. Напоминание? Предостережение?

— Говорят, в ночной тишине можно услышать, как здешние камни что-тошепчут. Жалуются. Или проклинают. Борис любит эту историю. Говорит, это придает месту… характер.

Я молчал. Но чувствовал. Острее, чем когда-либо. После Ледяной Купели Мораны, после вплетения чистого холода смерти в саму ткань моего духа, этот дворец… отзывался.

Черный нефрит стен казался мне не камнем, а окаменевшей тьмой. Золотые жилы — не украшением, а пульсирующими артериями давно забытой боли. Пол под ногами не просто сверкал алмазами — он втягивал тепло, жизненную силу, как губка. Легкий, почти неощутимый гул, стоявший в воздухе, был не музыкой, а многоголосым стоном, загнанным глубоко внутрь камня, но не умолкшим.

Отец был прав. Дворец был жив. И он признавал во мне родственное начало. Холод смерти. Он тянулся к нему, как к роднику в пустыне, и одновременно отшатывался, чуя иную, более древнюю и грозную силу, чем та, что вложена в его камни.

— Уютное местечко, — фыркнула Изабелла, пытаясь скрыть дрожь в голосе бравадой. — Напоминает дом бабушки. Только у нее в подвале призраков было поменьше.

Мы подошли к огромным, двойным дверям из черненого серебра, на которых был вычеканен хищный двуглавый орел Империи. По бокам стояли гвардейцы в зеркальных доспехах с энергетическими алебардами. Их лица под поднятыми забралами были бесстрастны, как маски.

Церемониймейстер, щеголь в ослепительно белом камзоле с голографическими вензелями, склонился в идеальном поклоне.

— Его Императорское Величество Борис Годунов ожидает вас в Изумрудной Гостиной. Пожалуйте за мной.

Ну, мы и пожаловали. Надеюсь, будет интересно и я не слишком сильно получу за то, что не сдержал обещание…

Глава 15

Глава 15

Церемониймейстер широко распахнул перед нами двери. Оттуда хлынул еще более яркий свет, и нас окатила волна теплого, густого воздуха, пахнущего дорогим табаком, коньяком и… чем-то металлическим, электронным.

За дверьми виднелся меньший, но еще более роскошный зал, утопающий в зелени экзотических растений и мягком свете хрустальных люстр. И в центре, в глубоком кресле, похожем на маленький трон, сидел человек. Его Императорское Величество Борис Годунов.

Внешне он не был похож на кровавого тирана или могучего воина. Среднего роста, слегка полноватый, с умным, немного усталым лицом и внимательными, очень светлыми глазами. Одет он был безупречно, но без кричащей роскоши. Казалось бы, обычный состоятельный человек. Если бы не его взгляд. Взгляд, который за секунду скользнул по нам всем, взвесил, оценил, разложил по полочкам. Взгляд хозяина. Не дворца. Всей Империи. И, возможно, нашего ближайшего будущего.

— Ну что ж, — тихо проговорил отец у меня за спиной, его голос звучал как скрежет металла по камню. — В пасть к зверю зашли. Теперь улыбайся и кланяйся, сынок. И помни про камни. Они слушают. И помнят все.

Я ощутил, как холод внутри меня, дар Мораны, сжался в плотный, готовый к удару кристалл. Дворец шептал мне что-то на языке мертвых. Император ждал. Игра входила в решающую фазу.

Я шагнул вперед, ведя за собой Вивиан, чья рука в моей была холодна, как мрамор стен этого проклятого, живого чертога.

Кабинет Темного императора обрушился на нас волной подавляющего величия. Пока отец держался с привычной сдержанной твердостью, а я старался не выдать внутреннего трепета, сестры де Лоррен ошеломленно замерли на пороге.

Глаза Изабеллы, широкие и синие, как летнее небо над Руаном, жадно ловили каждый блик — золото тяжелых багетов картин, холодный блеск хрустальных люстр, отражавшихся в полированном до зеркальности полу из черного мрамора с кровавыми прожилками. Ее губы чуть приоткрылись в беззвучном восхищении.

Вивиан была сдержаннее, но и ее взгляд, острый и оценивающий, скользнул по гобеленам с мрачными батальными сценами, по тяжелым дубовым шкафам, набитым фолиантами в коже и золоте, по устрашающему массивному столу, за которым восседал сам хозяин кабинета и страны.

Он не встал. Просто махнул рукой, широким, небрежным жестом указывая на кресла, обитые темно-бордовым бархатом, что стояли перед его цитаделью из черного дерева.

— Садитесь, — его голос был ровным, низким, словно доносящимся из глубины пещеры.

Его взгляд скользнул по мне — холодный, как лезвие ножа в декабрьскую ночь. Тот самый взгляд. Он помнил. Помнил Карельскую Пустошь, мое легкомыслие, мое нарушенное слово. В животе похолодело.

Я послушно опустился в кресло следом за отцом, стараясь не смотреть в сторону императора, чувствуя, как его недовольство висит в воздухе плотной, грозовой тучей именно над моей головой.

Годунов же уже обратился взором к нашим гостьям. Лицо его, изборожденное морщинами власти и неведомых забот, смягчилось — или, вернее, приняло маску учтивого интереса. Но в глубине его светлых глаз, таких же бездонных, как и его империя, не было тепла. Был расчет. Оценка.

— Герцогини Вивиан и Изабелла де Лоррен.

Его русское «р» слегка грассировало, придавая речи странный, чужеземный оттенок, даже когда он говорил на их языке. Оказывается, он его знал — вот сюрприз!

— Добро пожаловать в столицу Российской Империи. Надеюсь, ваше путешествие не было излишне утомительным? Русские дороги…

Он слегка усмехнулся, недобрый огонек мелькнул в глазах.

— … Нелегкое испытание для духа и нервов.

Вивиан склонила голову, ее движения были безупречным образцом отточенного танца под названием «придворный этикет».

— Благодарим Ваше Императорское Величество за прием и заботу. Путешествие было долгим, но виды ваших бескрайних земель… Они завораживают. Такого простора мы не видели никогда.

Голос ее был ровным, спокойным, но я уловил легкое напряжение в нем. Она чувствовала давление этого места, этого человека.

Ну да, говорить, что мы вернулись сюда порталом через Навь, конечно же, не стоило. Это