Когда в июне замерзла Влтава - Алексей Котейко

— Кто из вас пан Резанов?

— Я, — выпрямился Макс.

— Прошу за мной. Вас, паны стражники, просят обождать, — вежливо, но сухо, поклонился он Шусталу и Чеху.

Привратник повёл Максима через двор к костёлу Вознесения Девы Марии, но, к удивлению стража, не вошёл через главную дверь, от которой во все стороны разбегались по снегу цепочки следов, оставленных разошедшимися после утрени монахами, а свернул влево, и открыл для стражника боковую дверь. Здесь, в маленькой капелле, были только двое братьев Брунцвиков, обернувшиеся на скрип двери. Привратник, поклонившись, тут же удалился.

— Доброе утро, пан Резанов, — приветствовал парня Томаш. — Вы узнали, что хотели?

— Да, пан командор. Только…

— Что — «только»?

— Мне придётся пойти одному, пан командор.

Рыцарь вопросительно изогнул бровь:

— С чего вдруг?

— Я поклялся, пан командор.

Брунцвик чуть сощурился, в голосе зазвучали хорошо знакомые Максиму стальные нотки:

— Однако, помнится, вы несколько раньше принесли присягу, пан Резанов.

— Так точно, пан командор. Но это не отменяет того, что я поклялся.

Отец Варфоломей, с интересом прислушивавшийся к этому разговору, едва заметно усмехнулся. Томаш неодобрительно покосился на старшего брата.

— Достойный молодой человек, — заметил настоятель, отворачиваясь к алтарю и поправляя свечу в подсвечнике.

— Пан Резанов, — чеканя каждое слово заговорил командор. — Я приказываю вам взять с собой, по крайней мере, капрала Шустала. И раз уж вас так мучают вопросы совести, — он предостерегающе поднял руку, хотя Макс, за три года привыкший к дисциплине, и не пытался возражать, — то можете предварительно попросить вашего друга также принести клятву.

— Пан командор, но это ведь не…

— Не его забота? — ноздри Томаша уже начали угрожающе раздуваться. — Это наша общая забота, пан Резанов. Я уважаю вашу щепетильность, но если вы намерены продолжить дискуссию, обещаю: после возвращения отправитесь на две недели под арест, — рыцарь сделал паузу и выжидающе посмотрел на подчиненного. Затем, уже спокойнее и мягче, сказал:

— Мне дороги мои люди. Каждый из них. И я не собираюсь рисковать, отправляя вас в одиночестве в неизвестность.

— Достойный командир, — заметил от алтаря всё ещё возившийся о свечами настоятель. Томаш снова недовольно покосился на брата:

— Может, потом обсудим наши достоинства? Или ты тоже желаешь взять с пана Резанова клятву о неразглашении?

— Мне будет достаточно его слова, — повернулся к стражникам отец Варфоломей. — Я и без того вижу, какого склада этот пан.

Макс посмотрел на командора, затем на монаха. Кивнул и сказал:

— Даю слово, что сохраню всё услышанное в тайне, — он замялся и дёрнул головой, будто намереваясь обернуться, но тут же снова замер по стойке смирно. Настоятель, улыбнувшись, кивнул:

— Можете посвятить в это дело пана Шустала, раз он пойдёт с вами. И даже не брать с него отдельного обещания, если пожелаете, — настоятель с усмешкой посмотрел на младшего брата. Томаш, заложив руки за спину, перекатывался с пятки на носок, внимательно разглядывая потолок капеллы. Максим в свою очередь мельком взглянул вверх: потолок был недавно побелен — и абсолютно пуст.

— Брат Ареций, — принялся рассказывать отец Варфоломей, — в миру звался Богумил, родом он был из Голешовиц. Отец его, состоятельный крестьянин, отдал сына в подмастерья мяснику из Старого Места, пану Георгу Шилгану.

— Один из цеховых старшин, — вставил Томаш, принявшийся теперь расхаживать туда-сюда по капелле.

— Богумил был учеником старательным, в свой срок получил право сдать экзамен и стал мастером. В тот же год он женился. И вот тут, как я понимаю, начались его неприятности.

— Женился не на той, — снова раздался голос командора. Отец Варфоломей кивнул:

— Пан Шилган, похоже, прочил в жёны молодому мастеру собственную дочь, но тот, будучи человеком вольным, выбрал девушку из родных Голешовиц, из семьи сплавщиков. Для бывшего наставника это, похоже, стало оскорблением, и он затаил на ученика зуб.

— Почему вы так думаете, отче?

— Потому что именно пан Шилган свидетельствовал на суде над Богумилом, и был одним из главных обвинителей. Вы ведь знаете, пан Резанов, что такое инквизиция? — лицо монаха вдруг посуровело.

— Конечно, — растерянно отозвался Макс. — Но ведь в Чехии, насколько мне известно, процессов над ведьмами не будет ещё лет сто… — он осёкся, но настоятель только согласно кивнул:

— Вы судите с позиции своего мира и своего времени. Но инквизиторы заглядывают и к нам — хотя, конечно, те процессы, что случаются здесь, не идут ни в какое сравнение с Испанией или немецкими княжествами.

Максим с удивлением отметил нотки неодобрения в голосе монаха, но не мог понять, относится ли это неодобрение к недостаточному религиозному рвению чешских католиков, или же, напротив, к чрезмерному фанатизму испанцев и немцев. Однако следующая фраза отца Варфоломея развеяла сомнения парня:

— К сожалению, Богумил и его жена Злата оказались жертвой как раз такого нечастого события. Их обвинили в колдовстве, нашлись свидетели — в том числе уже упомянутый пан Шилган. Поскольку оба отказывались признавать вину, к ним применили пытки. Жена созналась спустя три дня. Муж продолжал упорствовать. В итоге её отправили на костер, а он внезапно попросил разрешения принять постриг.

— Разве обвиняемому в колдовстве дозволяется подобное? — нахмурился Макс.

— Дозволяется, если найдётся настоятель, который примет такого монаха.

— Настоятель нашёлся, — прокомментировал командор, который теперь, стоя спиной к собеседникам, рассматривал пустое и ничем не украшенное пространство костёла.

— Настоятель нашёлся, — спокойно подтвердил отец Варфоломей. — Так что Богумил стал братом Арецием, хотя напоследок ему всё-таки отсекли ухо и заставили смотреть, как сжигают его любимую жену.

Резанов сглотнул подступивший к горлу комок.

— А дочь?

— Девочка не упоминалась в