Мир сошел с ума - Greko

— Ты скоро захочешь пить. Очень сильно. Когда будешь готов, позови.

Я поднялся и двинулся в тенек у машины, где уже сидели братья Блюм.

— Так наказывали пеонов в поместье моего отца. Я всегда ненавидел его за это, — крикнул мне в спину «дон Педро». — Постой, не уходи. Давай говорить.

Быстро же он сдался. Наверное, картинки из детства оказали столь мощное воздействие на его психику, что он сразу прекратил упорствовать, сообразив о последствиях. Он знал о них не понаслышке.

Я вернулся. Присел рядом.

— Ковальски и Гонсалес. Рассказывай. Только не пытайся меня надуть — ты не в том положении, когда можно считать себя умнее других.

… У меня не было особо много времени, чтобы толком расспросить мексиканца. Но кое-что интересное из него удалось вытянуть. Это говорящая голова выдала такое, что хоть стой, хоть падай. Эмигрант Ковальски, тесно связанный с профсоюзом мостовиков, с братьями Макнамара, решил отомстить за мою роль в незаконном, как он считал, аресте бомбистов. У этих типов из анархистов в порядке вещей творить лютую дичь. Вот он и придумал план похищения ребенка, когда познакомился с Марианной и затащил ее в свою постель, пока я прохлаждался в долине Оуэнс. Видимо, сразу сделал стойку, разузнав, где работала моя бывшая любовница. Полячишка отправился в Тихуану во второй волне боевиков-добровольцев, Гонсалес должна была присоединиться к нему позже вместе с третьей. Но что-то пошло не так. В Нижней Калифорнии вспыхнули бои, и в этой круговерти следы девушки и ребенка затерялись. «Дон Педро» не был в курсе деталей — так, отрывочные сведения, болтовня в барах, пара слов во время совещания в узком кругу.

— Магонистас — я имею в виду настоящих членов нашей партии, нашу хунту — не имеют отношения к вашей беде, сеньор Найнс, — божился он, с вожделением глядя на миску с водой. Он догадался, кто перед ним, как только я спросил про ребенка. И теперь плохо понимал, чем для него закончится визит в пустыню. — У нас даже нет возможности как-то повлиять на эту ситуацию. Боевики за кордоном действуют на свой страх и риск.

Я категорически не был с ним согласен.

— Вы передайте своему шефу, если выберетесь отсюда, что нам в одном городе не ужиться.

Как же, не виноват он! А кто тут раздул пожар, кто продолжает собирать добровольцев? Откуда вообще берется эта уверенность, что можно облагодетельствовать жителей чужой страны, не поинтересовавшись их мнением на этот счет? 300–500 американцев, наслушавшись его речей или соблазненные деньгами, расхватали винтовки и отправились воплощать идеалы, выдуманные в книжках разных маргиналов (2). Им Магон сказал, что так можно? Что это правильно? Что царство божье достижимо при помощи интервенции? Ведь этот поход на Тихуану не что иное, как революционная интервенция. Эта та идея, которой вскоре суждено превратиться в фетиш леворадикалов и, в первую очередь, коммунистов. Весь мир насилья мы разрушим! Весь!!! Не только свою страну, но и соседние. За морями. За океанами.

Бесят!

Если честно, мне откровенно плевать и на этих безумцев-идеалистов, и на их завиральные идеи. Вернее, было бы плевать, если бы не тронули моего сына. Теперь извините, но я вышел на тропу войны. Кто не спрятался, я не виноват!

Неизвестный мне Ковальски, можешь заранее себе подобрать гробик. Меня обуревали серьезные сомнения в истинности утверждения о твоем бескорыстии. Не тот типаж, чтобы не подумать о собственной выгоде. Что же касается Марианны, то я женщин не убиваю. Но в тюрягу тебя упеку — за шкирку притащу в Лос-Анджелес!

Я вынашивал планы мести, как в лавке зеленщика дотошный повар подбирает себе лучшие овощи. Мотор неприметного «Форда» гудел ровно, все скрипело при езде по этому бездорожью. Сможет ли «Дон Педро» выбираться из пустыни Мохаве, одним местным ящеркам известно. Не моя проблема. Пусть скажет спасибо, что из ямы наполовину откопали и руки развязали.

— Босс, — окликнул меня Ося. — Кого с собой в Мексику берешь?

У парней не было ни малейшего сомнения ни в моей готовности нырнуть в пасть крокодила по имени мексиканская гражданская война, ни в своем участии в предстоящей авантюре.

— Тех, кто на лошади держаться умеет.

— Тогда я подхожу! — обрадовался Айзек. — Не пропали даром уроки верховой езды, пока к роли готовился!

— А я⁈ — вздохнул Джо Блюм, к лошадям испытывавший стойкую неприязнь. Как всякий закоренелый автолюбитель, он видел от них лишь одни проблемы, вроде потерянного гвоздя от подковы на дороге.

— Кому-то же нужно за Олей присмотреть. За хозяйством. И руку на пульсе держать. Мало ли что случится! — попытался его успокоить.

— Вечно так! — сердито стукнул по рулю Ося. — Изе — все самое интересное! А мне — держи ухо востро и гайки крути!

Вдали показались голливудские холмы. Мы с жаром принялись обсуждать, какие стволы нам пригодятся.

… Не перегнул ли я палку, бросая вызов целой политической партии — а у Магона была такая, да еще с боевым крылом? Оказалось, что нет, не перегнул. Положение мексиканских анархистов в Лос-Анджелесе было столь шатко, а Калифорния настолько важна для них с точки зрения стратегии революции, что они поспешили договориться. Снять, так сказать, накал. Уж больно тухлое дельце вылезло наружу, а с моими связями с отцами города… Пока мы спешно готовились к рейду, примчался сгоревший на солнце, но живой «дон Педро» в новой курточке с вышивкой и навощенными усами. Начистоту мы, конечно, не поговорили, но мне было обещано, что препятствий со стороны мексиканцев-магонистов я не встречу. И что обиды за приключение в пустыни нет.

— Еще бы им обижаться! — расхохотался генерал Отис, когда я рассказал о наших планах. — Если я предам огласке историю с похищением ребенка, да еще у такого любимца города, как ты, паршивец, их вышибут из ЭлЭй на раз-два!

— Гаррисон! — укорил я дедулю.

— Ладно-ладно, не пыли! — примиряюще поднял ладони он. — Все понимаю. Пока не вернешь Алекса, шум поднимать нельзя. Значит, рейд? — я кивнул. — Эх, где мои годы! Но и я на кое-что сгожусь. Знакомься, это Пол. Пол Андерс, инструктор по огневой подготовке в кавалерийских частях.

Мы сидели в кабинете генерала в «Бивуаке» не одни. Мой любимый виски из фарфорового поезда молча потягивал, не вмешиваясь в нашу беседу, скромный худощавый мужчина средних лет. Неприметная полувоенная