Психолога вызывали? - Елена Саттэр
Люську закинули на подушку, причем слуга уже просто распахнул передо мной дверь в покои императрицы, и я, как у себя дома, прошла по комнате, положила грустную собачонку на ее место и двинулась обратно.
— Кира, есть огородик может какой с пряными травками? — спросила я служанку на выходе из дворца.
— Имеется таковой. Рядом с тренировочной площадкой. Там принц со стражниками тренируется.
— Пойдем туда, но в обход, чтоб случайно на него не нарваться.
Окольными путями подошли к площадке, а там уже наш весь цветник собрался. Стоят, веерочками обмахиваются. Глазками стреляют. Понятно, его Индейское Сиятельство мускулами играет неподалеку. Мы с Кирой быстро в кустики нырк. Сидим, смотрим.
Мамочка моя! Выходит. Рубашечка белая до пупка расстегнута. Торс в кубиках от пота переливается. Штанишки попу обтянули. Волосами взмахнул — все дамочки чуть в обморок тут — же не попадали. Кабы не гарем да маман его — вот занесла бы к себе в список.
А он идет. Походка от бедра, мечом помахивает — цветочки срубает. А к нему навстречу брюнеточка бежит — заигрывать хочет. И мне кажется, что та самая — замужняя. Вот коза! Он заинтересовался, взглядом окинул ее верхние полушария, вначале северное, потом южное. Наклонился, что-то на ушко шепчет. Вот стрекозел — не, мне такие на отбор не нужны.
Та засмущалась, глазки потупила, а сама головой кивает.
— Дура, — прокомментировала это действо Кира. — Недаром по мужу маркиза Попадур. Он у нее жутко ревнивый.
Да фамилия у нее знатная. Бог шельму метит. Не успела я это подумать, как на дорожку выкатывается колобок с усами.
— А вот и муженек, — хихикнула Кира.
Бежит. Глаза кровью налились, как у быка, голова вперед наклонена, видимо рога ветвистые много весят. Да, тяжела ты, шапка Мономаха! А маркиза, узрев благоверного, как ни в чем не бывало, цветочки рвет и нюхает. Принц тоже не дурак, рванул в карьер с места — средь других дамочек затерялся. Поскакун, блин.
— Какие тут страсти бушуют! Прямо как оперу про Дездемону пересматриваешь, — хмыкнула я.
Когда все разошлись, мы с Кирой преспокойненько оборвали кустики с мятой, и я, сунув служанке гербарий, помчалась в библиотеку.
Прошлась глазами по стеллажам. Ну почему картотеки нет! Пока нашла то, что надо, пока с верхней полки достала несколько томов законов — сто потов сошло. Тяжелые заразы — кг по десять, наверное, весят. И большущие. Возьму их, думаю, на диванчик притащу и там посижу, почитаю, ознакомлюсь с кодексом. А то потом и здесь скажут — не знание законов не освобождает вас от ответственности.
Но не тут-то было. Слышу, дверь распахнулась, потом пумк — захлопнулось, затем пыхтение около дивана. А у меня на руках, извините, не конвертик с зарплатой в первый год карьеры, а тяжеленные талмуды. Ну, я боком-боком. Дай гляну, кого там принесло. А принесло Джарлетта, кобеля нашего, с Попадурой.
Он рубашонку свою скинул, давай брюнетке платье помогать снимать. Но там, то ли шнуровка тугая — не расшнуровать, то ли пояс верности не снимается — замешкался вообщем. А у меня руки уже отваливаться стали, ну, думаю, блин, что ж так долго-то.
Подхожу так аккуратненько со спины:
— Помочь? — спрашиваю.
Он как подскочит, а брюнетка пискнула и за стеллаж юркнула.
Чингачгук, прыгучий сайгак, мне как рявкнет:
— Ты что здесь делаешь? Преследуешь меня?
— Вот еще, — отвечаю и книги на диван скидываю. — Очень вы мне нужны. У меня вон аж одиннадцать претендентов в очереди стоят.
А он так ко мне шаг делает, руки в боки:
— Уходи отсюда. Это мой диван.
Я тоже к нему шаг и тоже руки в бока, грудь вперед.
— Не уйду, — говорю, — я на нем книжки читаю.
А он еще шаг. Глаза свои красивые сузил, молниями в меня мечет.
А я тоже шаг и в верхний пресс ему двумя тяжелыми артиллериями уперлась.
Он так заинтересованно калибр обозревать начал, что даже пыхтеть перестал, потом опомнился, опять:
— Пошла прочь, а не то сам выставлю.
А я ему:
— Только попробуй! Я в твои штаны вцеплюсь и орать буду, что насилуют!
Тот аж отпрыгнул от меня. Сказать не знает что.
А я:
— Потом доказывай всем, что блондинок толстых не любишь!
А он как закричит нечеловеческим голосом:
— Ты!!!
А потом рубашку мою, то есть его, увидел. Да как затрубит, как лось в гоне:
— Мало того, что камзолы украла и штаны любимые кожаные, так ты еще и рубашки мои утащила!
Прыгнул ко мне, аки зверь какой, и давай стаскивать с меня ее. Пуговицы в стороны полетели. Да что ты делаешь, гад! Я руками ему в грудь мускулистую уперлась — отталкиваю. Сама на живот с кубиками любуюсь.
А он рубаху-то с плеч моих сдернул, возвратить захотел, а она за полушария мои зацепилась. А он так нежненько, видимо, чтоб рубаху не порвать, их лапами своими подприжал, и рубашку дальше стягивает. А я ему:
— Уйди, противный, на тебя же Попадура смотрит.
Вдруг дверь с размаху открывается, и колобок усатый вбегает, за ним императрица, злющая, а за ними штук пятнадцать придворных. Мы так и застыли. А они тоже. Я взгляд быстрый за стеллаж метнула, а Попадура ручки молитвенно сложила — не выдавай, просит.
Вот я вляпалась! Перевела взгляд на принца, а он полуголый стоит, тоже на меня смотрит. И взгляд обреченный. Я скривилась, руки свои опустила и ему глазами на его показываю — убирай, мол, грабли с грудей моих. Он рубашечку на мне поправил, запахнул заботливо, свою подобрал и пошел молча.
Каким взглядом на меня маман посмотрела! А среди придворных Ариадну каким-то ветром занесло. Она мне рожи злые строит и глазами спрашивает:
— Чё творишь?
— Ну а я что? — плечами пожимаю, руками развожу.
А потом присмотрелась, там еще в свите и Хренов губки поджал и укоризненно на меня так поглядывает: “ Не ожидал, мол, от невесты такого распутства”.
А мне и не оправдаться — солидарность эта бабская! И понимаю, что Попадура — сама дура, но жалко её.
Гордо голову подняла, рубашонку на груди придерживаю и
