Внедроман - Алексей Небоходов
Фотолаборатория, ещё недавно казавшаяся грустным памятником советскому быту, вдруг стала похожа на яркую сцену, где вот-вот развернётся нечто весёлое и дерзкое, и где он, Михаил Конотопов, впервые за долгое время снова почувствует себя главным героем своей жизни.
Вечерние сумерки медленно опускались на город, окутывая улицы призрачной дымкой, в которой растворялись спешащие домой прохожие. В фотолаборатории горел тусклый свет, превращая небольшое помещение в островок тепла среди холодного моря советской действительности. Михаил в последний раз проверил настройки камеры, когда услышал робкие шаги в коридоре – неуверенные, словно их обладательница в любой момент готова была развернуться и убежать.
Дверь приоткрылась с тихим скрипом, и на пороге показалась девушка. Первое, что бросилось в глаза – её руки, судорожно теребившие край вязаной кофты цвета осенней листвы. Пальцы двигались нервно, почти механически, выдавая внутреннее напряжение сильнее любых слов. Она замерла в дверном проёме, как будто невидимая граница удерживала её от решительного шага внутрь.
Михаил поднялся со стула, стараясь двигаться плавно и не спугнуть гостью резким движением. В полумраке фотолаборатории её лицо казалось бледным пятном, обрамлённым тёмными волосами, собранными в небрежный пучок. Несколько прядей выбились и падали на шею, подчёркивая её хрупкость.
– Проходите, пожалуйста, – произнёс Михаил мягко, отступая от камеры, чтобы дать ей больше пространства. – Алексей предупредил, что вы придёте.
Девушка сделала несколько неуверенных шагов, и дверь за ней закрылась с негромким щелчком, отрезая пути к отступлению. В тусклом свете лампы стало видно её лицо – молодое, с правильными чертами, но искажённое напряжением. Большие карие глаза метались по комнате, избегая прямого взгляда Михаила, губы были плотно сжаты, а на скулах проступил нездоровый румянец.
– Я… я не знаю, с чего начать, – выдавила она наконец, и голос её прозвучал хрипло, словно горло пересохло от волнения. Руки продолжали теребить край кофты, и Михаил заметил, как подрагивают её пальцы.
– Давайте начнём с имени, – предложил он, усаживаясь обратно на стул, чтобы не возвышаться над ней. – Меня зовут Михаил, я руковожу этим фотокружком.
Девушка открыла рот, но слова застряли где-то в горле. Она покраснела ещё сильнее, щёки запылали, как осенние яблоки. Сглотнув, она попыталась снова:
– Ка… Катя, – наконец выдохнула она, и имя прозвучало едва слышно, словно признание в чём-то постыдном.
– Очень приятно, Катя, – Михаил старался говорить спокойно и доброжелательно, чувствуя её напряжение, которое, казалось, сгустилось в воздухе. – Присаживайтесь, если хотите. Или можете пока осмотреться.
Но Катя осталась стоять, переминаясь с ноги на ногу. Её взгляд скользнул по камере на штативе, по лампам, по развешанным на стене фотографиям – безобидным пейзажам и портретам, которые Михаил специально оставил для создания творческой атмосферы.
– Алексей сказал… – начала она и снова запнулась, облизнув пересохшие губы. – Он сказал, что вы поможете с… с фотографиями.
– Да, всё верно, – кивнул Михаил, внимательно наблюдая за ней. В её движениях была скованность загнанного зверька, готового в любой момент броситься к выходу. – Но прежде, чем мы начнём, вам нужно раздеться.
Слова повисли в воздухе, тяжёлые и неизбежные. Катя вздрогнула, словно её ударили. Глаза расширились, и на мгновение в них мелькнул настоящий ужас. Руки судорожно сжали край кофты, костяшки пальцев побелели от напряжения.
– Совсем? – прошептала она едва слышно, и в голосе прорезалась дрожь.
– Да, – подтвердил Михаил, стараясь сохранить деловой тон, хотя сам чувствовал, как атмосфера в комнате накаляется. – Это необходимо для тех фотографий, которые вам нужны.
Катя замерла, и несколько долгих секунд в комнате стояла абсолютная тишина. Слышно было только её учащённое дыхание и далёкий гул водопроводных труб за стеной. Михаил видел внутреннюю борьбу, отражавшуюся на её лице – страх боролся с решимостью, стыд с необходимостью.
Наконец, словно приняв окончательное решение, она глубоко вздохнула. Дрожащими руками потянулась к пуговицам кофты. Первая поддалась с трудом, пальцы не слушались, путались в петлях. Михаил отвернулся к камере, делая вид, что проверяет настройки, давая ей хотя бы иллюзию приватности в этот момент.
Шорох ткани наполнил тишину. Кофта соскользнула с плеч с тихим шелестом, обнажая белую блузку, которая в полумраке казалась почти светящейся. Катя медлила, собираясь с духом, затем принялась расстёгивать блузку. Каждая пуговица давалась с трудом, словно сопротивлялась её решению.
Когда блузка присоединилась к кофте на стуле, обнажилась простая хлопковая комбинация. Бретельки врезались в плечи, оставляя красноватые следы на бледной коже. Катя на мгновение прижала руки к груди, словно пытаясь закрыться, затем решительным движением стянула комбинацию через голову.
Теперь она стояла в одном белье – простом, советского производства, но на её теле даже эта незатейливая ткань приобретала особое очарование. Грудь вздымалась от частого дыхания, и Михаил невольно отметил, как напряглись соски под тонкой тканью лифчика, проступая отчётливыми бугорками.
Руки Кати дрожали сильнее, когда она потянулась к застёжке лифчика за спиной. Несколько попыток не увенчались успехом – пальцы словно онемели. Она прикусила губу, на лбу выступили капельки пота. Наконец крючки поддались, и лифчик медленно сполз вниз.
Груди освободились с едва слышным вздохом облегчения. Среднего размера, идеальной формы, они слегка покачнулись от движения. Соски, уже возбуждённые от волнения и прохлады комнаты, торчали твёрдыми горошинами, тёмно-розовые на фоне бледной кожи. Ореолы были небольшими, аккуратными, с мелкими бугорками по краям.
Катя инстинктивно прикрыла грудь руками, но затем, словно вспомнив о цели своего визита, опустила их. Щёки пылали, но в глазах появилась решимость. Она зацепила большими пальцами резинку трусиков и замерла на мгновение.
Михаил слышал её рваное дыхание, видел, как подрагивает живот от напряжения. Мышцы на животе проступали тонкими линиями, подчёркивая стройность фигуры. Кожа была гладкой, почти фарфоровой в мягком свете лампы.
Одним быстрым движением, словно боясь передумать, Катя стянула трусики вниз. Ткань скользнула по бёдрам, зацепилась за колено, упала к лодыжкам. Она переступила через них, оставаясь полностью обнажённой.
Тело её было прекрасно в своей естественности. Узкая талия плавно переходила в округлые бёдра, живот был плоским, с едва заметной ложбинкой пупка. Между ног темнел аккуратный треугольник волос, подстриженных коротко. Ноги были стройными, с чётко очерченными мышцами – свидетельство активной жизни.
Но больше всего поражала кожа – она словно светилась изнутри, несмотря на бледность. Мелкие мурашки покрывали руки и грудь, соски стали ещё твёрже, почти болезненно торча вперёд. По телу пробежала дрожь – то ли от холода, то ли от осознания собственной наготы.
Катя стояла, не зная, куда деть руки. Они порывались прикрыть
