Третий лишний - Алена Корф
У Тинки перехватило.
Мир погас. Боль вспыхнула так сильно, что прошивка не успела её подавить.
В мозге, который не смотря на интегрированные процессоры, всё равно оставался частично живым, что-то переключилось. И из биологической подкорки поднялось самое древнее: инстинкт прекращения боли.
Простой механизм. Древний. Полуживотный. Не запрограммированный. Если есть боль — уничтожить источник.
И это нельзя было отменить.
Глава 4. Сбой
Мирея не почувствовала мгновения, когда всё изменилось. Она была слишком увлечена — своей властью, своим возбуждением, самой ситуацией.
Её ноготь нажал сильнее, чем в прошлые разы. Для Миреи это было всего лишь продолжением игры. Для Тинки — суммой всех значений, которые система больше не могла обработать.
Жар солнца, режущий свет, ожог, ноготь хозяйки, причиняющий нестерпимую боль, страх, желание исчезнуть, желание прекратить — и ни одного канала, через который всё это можно было бы выразить.
Сенсорный поток превысил допустимую емкость.
Лимбический модуль ушёл в пиковую активность.
Алгоритм подавления эмоций начал выдавать циклические ошибки. Фильтры подчинения включились на полную — и тут же отключились.
Система, рассчитанная на квазичеловеческое, внезапно столкнулась с настоящим человеческим — и не выдержала.
Это был простой, трезвый биологический факт: перегрузка. И когда перегрузка достигает максимума — организм ищет самое простое решение.
Убрать источник боли.
Солнечный свет, звуки волн и ветера, тяжелее дыхание Миреи исчезли. Остался только ноготь хозяйки и её искаженное лицо, склонившееся над Тинки.
Левая рука Тинки поднялась. Плавно, словно в замедленной съёмке. Она схватила Мирею за руку чуть выше запястья, и сжала. Сила была рассчитана математически точно: давление, угол, вектор. Достаточно, чтобы вызвать остановку действия. Достаточно, чтобы причинить боль.
Мирея моргнула, не сразу понимая.
— Тинки… что ты…
Но фраза оборвалась криком. Хрустнули мелкие косточки запястья.
— Ай! Ты что творишь?! — взвыла Мирея. — Больно! Отпусти! Я приказываю!
Но Тинки не слышала. Команда «отпусти» не была классифицирована как приоритетная. Потому что приоритет был один: остановить боль. И в логике Тинки остановить боль означало остановить того, кто её причиняет.
Тинки резко вывернула Миреину руку. Локтевой сустав хрустнул.
Мирея закричала — отчаянно, срываясь на визг.
— Кэрлон!
Кэрлон наконец понял. Он схватил Тинки за обе руки. Но она была сильнее. Её не создавали для боевых задач. Нет — она была создана лёгкой, гибкой, податливой. Но в её мышцах были волокна усиленного каркасного белка — чтобы выдержать длительные нагрузки, не изнашиваться. И сейчас эти волокна работали на пределе.
Она резко оттолкнула его.
Оттолкнула так, что Кэрлон потерял равновесие и рухнул назад. Попытался встать. Получил удар ступнёй в грудь и вновь упал. Затылок с глухим звуком встретился с камнем.
Кэрлон дернулся, охнул. И затих. Кровь медленно растеклась по песку.
Он больше не был фактором угрозы. И потому Тинки перестала его замечать.
Мирея всё ещё кричала. Она отползала, прижимая к груди покалеченную руку.
— Стой! Тинки! Тинки, остановись!
Голос сорвался на визг.
— Я твоя хозяйка! Я… я приказываю тебе остановиться!
«Хозяйка».
«Приказываю».
Это были ключевые командные слова. В обычной ситуации они бы сработали мгновенно, вызывая подавление любого действия.
Но прошивка уже не отвечала.
Голос Миреи звучал, просто как шум, не соответствующий ни одному внутреннему протоколу.
Тинки сделала шаг к Мирее. Движение получилось странным — слишком плавным, слишком точным. И уверенным, как у хищника.
Мирея все ещё пыталась отползти. Лицо её побелело, губы дрожали. Рука вывернута под неестественным углом.
— Не подходи… — выдохнула она. — Не подходи, слышишь?! Я приказываю! Стой! Сто-ой!
Слова обрывались, превращаясь в нечленораздельные всхлипы.
Тинки наклонилась. В глазах не было ненависти.
Не было злобы. Не было эмоций вообще.
Её тень упала на лицо хозяйки.
Мирея ударила её ногой — слабый, отчаянный удар. Тинки легко уклонилась…
Рядом валялась выброшенная океаном раковина — вытянутая, острая, как нож, созданный природой.
Тинки взяла ее.
Одно движение. Точность. Сила. Расчёт. Раковина вошла в бок Миреи, чуть ниже рёбер.
Хозяйка выгнулась, воздух вырвался из горла с хриплым криком и бульканьем.
Тинки нанесла ещё удар. Затем третий. На четвёртом Мирея уже не кричала.
Её глаза открылись широко, но уже ничего не видели — ни солнца, ни океана, ни свою игрушку, которая перестала быть игрушкой.
Тишина навалилась странная — густая, давящая. Ее нарушало только дыхание Тинки — глубокое, ровное. Перегрузка исчезла, как будто её и не было. Но фильтры подчинения не включились. Эмоциональная матрица не восстановилась.
Система не вернулась к норме.
Оставалась пустота.
И впервые в своей короткой, лабораторно созданной жизни, Тинки почувствовала свободу. Возможность существовать без команд.
Кэрлон не дышал. Мирея умирала или умерла — разницы не было. Флаер стоял неподвижно, поблёскивая металлом. Солнце по-прежнему палило с небес.
Тинки разжала пальцы. Окровавленная раковина с тихим звуком выпала на песок.
Мысль, чёткая и самостоятельная.
Нужно уйти.
Жажда свободы? Желание спастись? Попытка продолжить существование?
Она подошла к флаеру ступая босыми ногами по горячему песку.
— Мирея Сайдон, — сказала она чужим, ровным голосом. — Открыть доступ к управлению.
Фильтры безопасности не распознали ложь. Дверца поднялась. Тинки забралась внутрь, села в кресло пилота. Сенсорная панель загорелась мягким светом.
Нужно было улететь. Куда — неважно. Но прочь.
Тинки коснулась сенсора, активировала двигатель. Фенестроны взвыли, набирая тягу. Флаер оторвался от песка — тяжело, шатко. Компьютер, отключенный Кэрлоном, не мог скомпенсировать неловкие, неумелые действия Тинки, а ручное управление требовало навыка, которого у неё не было.
Машину резко повело влево. Она качнулась, заваливаясь. Горизонт накренился. Левый стабилизатор скользнул по песку, зацепив грунт.
Звук был резким, металлическим, болезненным. Флаер развернуло, и он рухнул на мелководье, взметнув фонтан брызг и песка.
Тело Тинки бросило вперёд. Со всего размаха она ударилась головой о край приборной консоли.
Мир взорвался белым светом — и погас.
Глава 5. Бегство
Сознание вернулось не сразу.
Сначала — дрожащие вспышки света на внутренней стороне век. Потом — глухой гул, отдающийся в черепе.
Вода заполняла кабину, доходя до колени. Дверца была сорвана и искорежена. Едкий запах горелого пластика витал в воздухе. Небольшие синеватые струйки дыма все еще тянулись от разрушенной приборной консоли.
Тинки попыталась вдохнуть, и легкие ответили глухой болью. Тело скрутило в приступе кашля. Наконец дыхание обрело ритм. Неровный, рваный, но ритм.
Что-то стекало по лицу, оставляя неприятные ощущения. Тинки подняла руку и коснулась
