Тайга - Лина Кэрл
Темное небо словно ожило и стало удивительно серебристым, а прозрачный воздух задрожал и наполнился запахами свежести ранней весны. Где-то вдалеке слышался орлиный крик, а рядом — убаюкивающий стук горячего сердца любимого. Только мне не хотелось спать. После воскрешения я боялась упустить каждую минуту, любую возможность насладиться присутствием моего Марка.
Удобно разместившись в его руках, я молчала. Мы не разговаривали, и это было совсем необязательно. Нам было хорошо молчать вместе. Молчать и слушать дыхание друг друга… Пребывая в состоянии такого блаженного покоя, от которого не хотелось даже пальцем пошевелить, я слегка потянулась и сладко зевнула.
— Отдыхай, — шепнул Марк, — у меня ужасный голос, но после твоего последнего сна решил петь тебе колыбельные. Только не те, в которых злой волк кусает младенцев.
Я улыбнулась и поцеловала его теплую ладонь.
— Когда-то моей любимой не понравилась эта песня, хотя именно она пришла в голову в момент нашей первой встречи. — Он поцеловал мои волосы и тихо запел: — Если б не было тебя, то для чего тогда мне быть? День за днем находить и терять… Ждать любви, но не любить…[1]
Укутанная ароматным шлейфом весеннего воздуха, я чуть слышно подпевала Марку, а горы подхватывали наше неуклюжее пение тихим эхом…
Мы парили на вершине нашей тайги, растянувшейся на сотни, тысячи километров. Мы не знали, что ждет нас впереди, но от этого лишь сильнее хотелось жить. Мы были молоды, влюблены и не сомневались в своей способности стать счастливыми…
[1] Слова из песни «Если б не было тебя» (Et si tu n'existais pas), Джо Дассен.
* * *
Большое спасибо за то, что были со мной и моими героями на протяжении всего романа. Надеюсь, он оставил приятное послевкусие и поднял настроение! Буду рада вашим отзывам, и, конечно, вашему дальнейшему вниманию, ведь вторая часть романа уже написана и проходит важный этап — редактуру, но уже могу поделиться небольшим отрывком из новой книги «Тайга. Алтай»
"… Я сбивал с ног прохожих, не обращая внимания на вопли, летел к заставе, за город — к тому единственному месту, которое теперь имело самое важное значение.
Смрад ударил в ноздри раньше, чем глаза увидели беду. Не просто запах гари, а сладковатый, приторный дух горелого дерева и жареного мяса. Сердце оборвалось еще до того, как мозг успел сделать выводы. Я сиганул с тропы, прорываясь сквозь кусты.
Перед глазами открылась панорама ада.
Деревни почти не было. Обугленные срубы, как скелеты, торчали из земли. Над некоторыми поднимался ленивый дымок. Тишина. Такая оглушительная, что в ушах зазвенело. Ни мычания коров, ни детского плача, ни скрипа дверей. Только треск остывающих углей.
— Нет…
Я обернулся человеком и бросился к месту, где стояла изба Спиридона.
— Милана!
Горло почти разорвалось от крика. Я влетел на еще теплое пепелище, разбрасывая ногами головешки — ничего! Только пепел и обгоревшие кости какого-то животного. Животного ли? Холодная и липкая паника сдавила глотку. Я метнулся к остаткам соседней избы, потом к другой. Повсюду — следы грабежа и насилия. И тишина…
Вдруг — шорох. Из-за покосившейся бани выползла знакомая фигура. Спиридон. Он был страшен: лицо в синяках, одежда порвана, в руке — окровавленный костыль. Старик смотрел с такой вселенской скорбью, что у меня подкосились ноги.
— Где она? — проскрежетал я, подбежал к нему и схватил за хилые плечи. Пальцы впились в суставы так, что он застонал. — Где Милана?! Жива?!
— Жива, барин. Жива… Наверное… — прошептал он. — Прости… старик окаянный не уберег…
Звук, который вырвался из моей груди, не был ни криком, ни ревом. Это был вопль зверя, у которого выдрали сердце. Я рухнул на колени, вдавливая кулаки в горячую золу. Весь мир сузился до боли, острой и физической, будто меня самого живьем поджарили на этом пепелище.
Спиридон, пошатываясь, опустился рядом. Его рука легла мне на спину, но я ее не чувствовал.
— Лихие люди… шайка Степана Кривого… на закате нагрянули, — старик говорил прерывисто, задыхаясь. — Мы отбивались как могли. Милана… она за Олёнку вступилась… да как пойдет их бить! Не девка, а матерый волк в ней проснулся! Двоих с ног свалила…
Гордость за нее, дикая и неуместная, на секунду прогнала боль. Моя девочка. Моя воительница.
— Атаман… Степан… он ее хитростью скрутил… — Спиридон сглотнул слезы. — Сказал: «Ты мой клад теперь». И увез… Силой увез…
Старик замолчал, собираясь с духом, чтобы выговорить самое важное:
— Мне известно, где у них логово… в старых каменоломнях. За рекой Смородиной, в Чертовом овраге. День пути отсюда.
Я поднял голову. Глаза застилала кровавая пелена. Боль ушла. Ее место заняло нечто другое — холодная, абсолютная, безраздельная ярость.
— Чертов овраг, — повторил я голосом чужим и низким, полным обещания смерти. — Степан Кривой.
Мир вокруг снова обрел резкость, но краски ушли. Все стало черно-белым. Теперь моя цель — охота.
Старик пытался что-то сказать, объяснить, но я остановил его раскаяния:
— Вины твоей нет. Есть моя работа.
Я развернулся и пошел прочь от пепелища. Шел быстрым, неумолимым шагом хищника, взявшего след. Они думали, что украли женщину. Они ошибались. Они разбудили зверя. И теперь этому зверю предстояло навестить их логово, забрать свое. И я не был уверен, что остановлюсь на спасении. Запах крови в воздухе уже манил меня.
Я не бежал. Бег — для тех, кто спешит. Каждый шаг отдавался в висках ровным, мертвым стуком. Лес вокруг затих, почуял угрозу, мое звериное бешенство.
Дорога не нужна. Я шел на запах страха, боли и человеческого пота, который висел над тропой, уводящей от деревни. Он был густым, еще свежим. Они даже не пытались скрыть следы. Наглость. Глупость.
Я нашел первого из них еще до наступления утра. Отставший, с перевязанной головой сидел на пне и курил самокрутку. Услышал мой шаг, обернулся.
— Ты чей? — буркнул он, хватаясь за топор.
Я не ответил. Он замахнулся медленно, так медленно, что я успел пересчитать его гнилые зубы. Поймав его руку, сломал запястье. Хруст кости был сухим, как щелчок затвора. Прежде чем гнида успел вскрикнуть, я пригнул его к земле и, глядя в полные ужаса глаза, спросил тихо, почти ласково:
— Степан. Милана. Где?
Он что-то промычал, захлебываясь кровью. Бесполезно. Я принюхался. Его страх был смердящим, но под ним улавливался слабый, едва уловимый шлейф жасмина и… что-то новое. Терпкое, нежное. Наш ребенок.
Зверь внутри меня взвыл и стиснул челюсти.
— В каменоломнях? — уточнил я.
Он судорожно
