Последний вольный - Виктор Волох
— Знаете, — произнесла она громко и отчетливо, глядя прямо в прорези маски, — мне совершенно не нравится ваш тон. В приличном обществе, если вы чего-то хотите, принято просить вежливо. А не лаять.
Даже стоя под прицелом, я почувствовал гордость.
Леся не сломалась. Даже под прессом, глядя в глаза чудовищам, она раскусила их суть и сделала единственно верную вещь: оскалилась в ответ. Все то время, что я вбивал в нее правила выживания, она слушала. И не просто слушала, а мотала на ус. В этот момент я понял: плевать, что она не маг и что у нас нет официального договора. Я действительно считал ее своей ученицей. И, черт возьми, я гордился ею.
Конечно, ее новообретенная дерзость не помешала бы им скрутить ее и утащить в портал ровно через пятнадцать секунд. Но тут в уравнение вступал я.
— Ты, милочка, только что подписала себе приговор, — произнесла женщина после долгой паузы.
Она сделала едва заметный жест двумя пальцами — команду «фас».
— Давай посмотрим, из чего ты сделана, когда кричишь.
Пока она говорила, отвлекая внимание, Хазад скользнул за спину Леси. Первые три раза, когда я видел этого упыря, он напоминал мне стервятника, но сейчас он двигался с текучей, бесшумной грацией гадюки. В его руке тускло блеснула длинная костяная игла, кончик которой был смазан чем-то темным и вязким. Он занес руку, целясь в обнаженную кожу шеи Леси.
Удар так и не достиг цели.
Когда Хазад начал движение, начал и я. Я знал траекторию его удара еще до того, как его нейроны сформировали импульс. Я шагнул из слепой зоны, материализуясь рядом с ним.
Моя правая рука стальным капканчиком сомкнулась на его тонком, жилистом запястье. Используя инерцию его собственного выпада, я крутанул его руку, перенаправляя вектор атаки.
Игла со свистом вошла в его собственное предплечье.
Раздался сухой треск разряда — сработал парализующий заговор на игле. Голова Хазада дернулась, глаза закатились от шока, когда его собственная магия ударила по нервной системе.
Леся, Горелый и женщина в маске синхронно повернулись ко мне.
Глаза Леси вспыхнули облегчением. Глаза Горелого налились кровью и тьмой.
— Ты! — выдохнул он, и в этом слове было обещание долгой и мучительной смерти.
— Салют, Горелый. Не скучал? — Я перевел взгляд на женщину в маске, позволив себе самую наглую и обаятельную из своих улыбок. — Тебе же русским языком сказали: надо быть вежливее. Девочка предупреждала.
Женщина застыла, потеряв дар речи. Её спокойствие дало трещину, и я увидел, как за маской мелькнула растерянность. Я повернулся к Лесе, галантно предлагая ей свободную левую руку (правая всё еще держала вывернутую кисть некроманта).
— Извини, задержался. Дела государственной важности. Прогуляемся?
Леся метнула быстрый взгляд на Горелого, у которого на бычьей шее вздулись вены от бешенства, потом на женщину, и без малейших колебаний вцепилась в мой локоть.
Двое хищников остались стоять, провожая нас взглядами, полными бессильной злобы, пока мы удалялись, буксируя их третьего подельника.
— Это было… — выдохнула Леся, когда мы отошли на безопасное расстояние и музыка снова стала громче. — Это было охренеть как круто.
Вся её дрожь, вся «забитость» исчезли без следа. Сейчас она сияла, накачанная адреналином, и глаза её горели тем же диким огнем, что и руны на кубе.
— Хвост есть? — деловито спросил я, не сбавляя шага.
— Нет… подожди. Да. Идут наперерез через толпу.
— Добро. — Я на ходу сверялся с линиями вероятности, видя заторы и просветы в людском потоке на пару секунд вперед. — Резко влево… сейчас.
Мы скользнули за спины группы оживленно беседующих стариков в парадных мундирах, используя их как живой щит. С другой стороны малахитовой колонны я услышал торопливые шаги и сдавленное рычание Горелого, который потерял нас из виду в этом море фраков.
Хазад продолжал бесцельно перебирать ногами рядом со мной. Я перехватил его поудобнее, обняв за талию и прижимая к себе, словно лучшего друга, который хватил лишку. Со стороны это выглядело так, будто я помогаю пьяному товарищу добраться до уборной.
Леся наклонила голову, заглядывая в лицо некроманту, и помахала ладонью перед его носом. Реакции — ноль. Глаза стеклянные, как у вареной рыбы, зрачки в точку.
— Что с ним? — шепотом спросила она, с опаской косясь на торчащую из рукава Хазада костяную иглу. — Ты его убил?
— То же самое, что он планировал сделать с тобой.
Я чуть приподнял его правую руку, демонстрируя иглу, все еще зажатую в сведенных судорогой пальцах. Сантиметров двадцать длиной, выточенная из человеческой кости, с посеребренным острием. На кончике выступила бурая капля — кровь самого Хазада смешалась с ядом.
— Это «Навья Дрема». Магический аналог клофелина, только в сто раз мощнее. Тебя бы вырубило, но ты бы продолжала идти и улыбаться. Они бы вывели тебя через парадную дверь под белы рученьки, как перебравшую гостью, и ни одна собака не гавкнула бы.
Глаза Хазада смотрели в никуда; без моей поддержки он бы стек на паркет, как медуза. В расслабленном состоянии его лицо утратило злобный оскал, став просто суровым лицом уставшего убийцы. Леся с опаской заглянула в его остекленевшие глаза, пока я одной рукой держал его вертикально, а второй бесстыдно шмонал по карманам.
Навыки карманника не пропьешь. Я выудил у него вторую такую же иглу (про запас), кастет с рунами тяжести и мешочек с какой-то могильной землей. Но ни записок, ни карты, ни артефакта, который позволил им найти Лесю в гараже. Черт. Видимо, та костяная дрянь была единственной.
— Он нас слышит? — шепотом спросила Леся.
— Вероятно. Он заперт в собственном теле. Слышит, видит, но сделать ничего не может. Адская мука, если честно.
Я оглянулся через плечо. Мы свернули с танцпола в боковую галерею и оказались рядом с фонтаном из серого мрамора. Вода бурлила в чаше, которую держала нимфа с арфой. Над водой играла простенькая иллюзия: брызги превращались в крошечных золотых рыбок, которые падали обратно и растворялись.
— Надо его сбрасывать, — решил я. — Он нас тормозит.
Я усадил Хазада на бортик фонтана, как тряпичную куклу, и, недолго думая, отвесил ему две звонкие пощечины.
Несколько гостей обернулись, брезгливо морщась, но никто не вмешался. В Москве наглость — второе счастье. Если ты ведешь себя так, будто имеешь право бить людей по лицу на светском рауте, окружающие решат, что это воспитательная мера для напившегося в хлам родственника. Я только что обчистил его карманы на глазах у элиты, и единственной
